— Это мой отец! — сказала она.— Мне опять нужно спрятаться в уборной?— О нет, в такой поздний час отец никогда не заходит ко мне в комнату. Он и домой-то приходит очень редко в это время, так как обыкновенно ночует в Лувре. Его позднее посещение объясняется желанием выведать что-либо у Годольфина… Давайте послушаем, это интересно!Паола указала Ноэ на маленькую щелочку, через которую можно было видеть и слышать все, что делалось в лавочке. Ноэ приник к этой щелочке и увидал, что Рене высекал огонь, чтобы зажечь лампу. Затем он запер дверь, задвинул все засовы и обернулся к Годольфину. Юноша гулял в одной рубашке по комнате и говорил что-то с большой горячностью. Рене подошел к нему, осторожно положил обе руки на его плечи и заставил сесть на °дну из скамеек. Затем он положил руку на лоб Годольфина и сказал:— Продолжай спать, приказываю тебе!— Я сплю! — покорно ответил Годольфин.— Годольфин, я люблю женщину!— Я знаю это… я вижу ее…— Где она?— Она едет по мосту, — сказал Годольфин, который нередко смешивал прошлое с настоящим и будущим, что и бывало причиной ошибок Рене.— Следуй за ней!— Она перестает плакать… Входит толстый старик… Он выходит от нее… Идет по улице, спускается к реке.— Это муж?— Да, это муж!— Что будет завтра с этим человеком?— Я вижу, как он направляется к реке… идет по мосту…— По какому?— По тому, на котором находимся сейчас мы!— Куда он идет?— Не знаю… не вижу!— Ладно! Возвратись к жене. Что с ней будет через три дня?— Я вижу вооруженных людей… Они силой проникли в дом… Кровь! — с отчаянием выговорил Годольфин и поник головой, словно сломленный непосильным напряжением.Тогда Рене взял его на руки, отнес на кровать и задумчиво сказал:— Годольфин угадал, что я задумал! Мой проект удастся, и я буду обладать красоткой-еврейкой! Однако надо возвращаться в Лувр, королева ждет меня!Рене потушил лампу, завернулся плотнее в плащ и вышел из лавочки.— Не правда ли, все это очень странно? — шепнула Паола.— Да-да, действительно «странно», — ответил Ноэ. — Это самое подходящее слово в данном случае!Услышанное спугнуло его влюбленное настроение, и он скоро ушел, спустившись по лестнице на облюбованную мостовую перекладину. При этом он думал:«Хорошо было бы повидать как можно скорее Генриха! Мне кажется, что его евреечка подвергается серьезной опасности!» XIX Незадолго перед тем, как Генрих Наваррский вошел в комнату Маргариты, принцесса сидела наедине с Нанси. Она была грустна, задумчива и, видимо, терзалась жесточайшей меланхолией. Нанси, посматривая на нее, думала: «Бедная принцесса, ей так необходима любовь, что она способна изобрести себе дружка, если он не найдется!»Маргарита резко тряхнула головой и сказала:— А знаешь ли, Нанси, он уже давно уехал, между тем от него нет ни малейшей весточки!— Мужчины забывчивы, — ответила камеристка, — и на вашем месте, принцесса, я заплатила бы той же монетой.— Бедная Нанси, — грустно сказала Маргарита, — вот и видно, что ты никогда не любила!— Как знать, — слегка краснея, ответила Нанси.— Что такое? — полушутливо сказала Маргарита, всматриваясь в лицо своей камеристки. — Ты любишь и ничего не говоришь мне? Так у вас завелись секреты?— Ах, Господи, — еще более краснея, ответила Нанси, — но разве я сама знаю? Ведь любовь подходит незаметно… Сначала смеешься, шутишь, а потом настает момент, когда шутки замирают на устах…— А ну-ка, скажи, милочка! Кажется, я угадала? Существует такой хорошенький паж, у которого темные волосы, черные глаза, красные губы и который становится пунцовым при встрече с тобой…— Я знаю, ваше высочество, что Рауль любит меня, но могу ли я сказать то же самое и о себе?..— Ну, если это так, — с капризным, решительным видом ответила камеристка, — если это так, то обещаю вашему высочеству, что Рауль не скоро разлюбит меня!— Кокетка!— Я знаю для того отличное средство, и если бы вы, ваше высочество, применили это средство к герцогу Гизу, то…— Тише! Лучше скажи, какое это средство?— Это средство любить, не говоря об этом и не выказывая этого. Чем хуже обращаются с милым дружком, тем сильнее любит он… Но — увы! — когда зло совершено, его уже не поправишь!— Знаешь, что я тебе скажу, Нанси, — заметила принцесса, — для девушки семнадцати лет ты удивительно опытна!— О нет, ваше высочество, опыта мне еще не хватает, но я чутьем угадываю!— И ты чутьем угадала, что зло, о котором ты говоришь, непоправимо?— Нет, простите, ваше высочество, я говорю это не .в том смысле. Впрочем, если вы разрешите мне прибегнуть к метафоре, то я сумею лучше развить свою мысль.— Ладно! Выкладывай свою метафору!— Представьте себе, ваше высочество, что я приношу вам к завтраку целое блюдо остендских устриц. Вы знаете, что это очаровательное лакомство, но только, вскрывая раковину, надо стараться не проткнуть маленькой сумочки, наполненной горьким, как желчь, соком.— Постой, да куда ты клонишь?— Разрешите продолжать, ваше высочество. Так вот, представьте себе, что, неудачно вскрыв первую раковину, вы берете в рот ее содержимое и тут же делаете гримасу отвращения. Может ли это послужить уважительной причиной для отказа попробовать вторую устрицу?— Разумеется нет!— Ну так вот, я сравниваю с этой первой устрицей мужчину, которому его милая слишком открыто выказала свою любовь. Такой устрицей был для вашего высочества тот самый человек, имя которого вы запрещаете мне упоминать. Но разве это мешает приступить к следующей раковине?— Милая Нанси, — ответила принцесса, — вы дерзки!— Боже мой, я в отчаянии, если рассердила ваше высочество, но мне показалось, что… этот беарнский дворянин…— при этих словах Маргарита заметно покраснела, — очень мил и остроумен!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37