Аскольдъ же и Диръ придоста, и выскакаша вси из лодђи, и рече Олгь къ Асколодови и Дирови: ”Вы неста князя, ни роду княжа, но азъ есмь роду княжа”. И вынесоша Игоря: ”съ сынъ Рюриковъ”. И оубиша Асколода и Дира, и несоша на гору, еже ся нынђ заветь Оугорьское, Олминъ дворъ; на тои могилђ поставилъ [Олъма] божницю святого Николы, а Дирова могила за святаго Ориною. И сђде Олегъ, княжа в Кыевђ, и рече Олегъ: ”Се буди мати городом Рускымъ” [250, с. 16—17].
Цитированный текст имеет выразительные признаки порчи, засвидетельствованной, в частности, выражением ”И придоста къ горамъ Киевскымъ”. Глагол стоит в двоине, хотя речь идет только об одном Олеге. В первоначальном тексте действительно речь шла об Игоре, как о главном действующем лице, и о его менторе [441, с. 107—109]. В этом видим небрежную редакторскую работу Мстиславовых книжников. Еще хуже выглядит смысловое несоответствие. Неправдоподобным является поведение Олега под Киевом. Движение многочисленного войска вдоль Днепра, не могло быть неожиданным для киевлян. Совершенно бессмысленной кажется суета прибывшего узурпатора: не доезжая до Киева и спрятав большую часть воинов в челнах, он появился под городом, неся Игоря (чтобы предъявить его киевлянам как ”законного” князя?). Но сразу же после этого новоявленный завоеватель проследовал мимо Киева и остановился под Угорским, расположенным в 3 км ниже города. Там он вновь (уже второй раз) прячет воинов в челнах и снова несет Игоря (куда? За три версты вверх по течению?) навстречу Аскольду и Диру. Такая двукратность приготовлений, в свою очередь, убедительно демонстрирует деформацию первоначального текста.
Так же невероятно выглядит и поведение Аскольда (и Дира). Оба они были особами достаточно высокого ранга, правителями крупнейшего города Восточной Славянщины. Обыкновенный купец, каковым назвался Олег, не мог рассчитывать на особенное внимание с их стороны. Тем более неправдоподобно, чтобы Аскольд и Дир лично вышли навстречу безродному негоцианту, да еще без необходимой охраны.
Выше уже отмечалось, что фигура Олега в дошедших до нас литературных источниках имеет эпический, а не исторический характер и покрыта густым слоем легендарных наслоений. К этому необходимо добавить, что рядом с версией третьей редакции ”Повести временных лет”, которая выдвинула Олега на первый план, приписав ему первую роль в событиях 882—912 гг., существует другая, ставившая в центре внимания Игоря, оставлявшая для Олега только функцию опекуна. Эта версия содержится в Новгородской первой летописи, включившей в свой состав начальный свод 1093 г. Здесь поход на Киев возглавляют ”Игорь же и Олегъ” [441, с. 107]. Далее читаем: ”И рече Игорь ко Асколду:” Вы нђста князя, ни роду княжа, нъ азъ есмъ князь, и мнђ достоить княжити” [там же]. ”Сђдђ Игорь, княжа в Кыевђ” [там же]. Далее: ”Сеи же Игорь нача грады ставити и дани устави” [там же]; ”И пакы приведе себъ жену от Плескова, именемъ Олгу” [там же] (за ”Повестью временных лет” жену Игорю ”привел” Олег [250, с. 21]). И еще далее: ”Посла князь Игорь на Грекы вои” [441, с. 107] и т. д.
Комментированное выше высказывание ”Повести” ”И придоста къ горамъ Киевскымъ” убедительно подтверждает первоначальность версии Новгородской летописи. Следовательно, с самого начала главным героем событий 882 и последующих годов являлся Игорь, а не Олег. Выдвижение воеводы-узурпатора на первый план произошло, во всяком случае, после 1093 г. Навряд ли в этом можно заподозрить Нестора Летописца или Сильвестра Выдубецкого. Вне всякого сомнения, это дело рук норманиста Мстислава Владимировича с его подчеркнутым варягофильством.
Во всяком случае, превращение последних Киевичей в ”варягов” и ”бояр Рюрика”, будто бы захвативших власть в Киеве, убедительно демонстрирует идейный смысл летописной вивисекции, осуществленной книжниками Ярослава Мудрого и углубленной третьей редакцией ”Повести временных лет”. Легенда об узурпации власти Аскольдом и Диром, о хитростях Олега под Киевом, противопоставление Игоря Аскольду как ”законного” князя должны были оправдать захват русской столицы ладожскими правителями, превратить подлинного узурпатора Олега в орудие справедливости и законности и тем самым обосновать права дома Рюриковичей на киевский великокняжеский престол.
С позиции такой платформы вся деятельность Аскольда, направленная на усиление и повышение международного авторитета Руси, не могла сохраниться на страницах летописи — она решительно противоречила бы идейному замыслу, поднимала бы на щит Олегову жертву. Между тем исторический материал, включенный в ”Летопись Аскольда”, выглядел слишком заманчиво. Ему следовало только дать другую, более приемлемую интерпретацию. Эпизод с превращением Аскольда и Дира из законных правителей в безродных бояр ярко демонстрирует метод, с помощью которого действовали Ярославовы книжники. И в дальнейшем они пошли путем переадресовки и передатировки событий. Механизм этой вполне откровенной фальсификации выразительно прослеживается в текстах, имеющихся в нашем распоряжении.
Объектом переосмысления стали два важнейших узла событий: во-первых, походы Руси на Византию во второй половине IX в. и заключенные договоры с греками и, во-вторых, введение на Руси христианства. В ”Летописи Аскольда” оба сюжета непосредственно связаны друг с другом, поскольку крещение Аскольда состоялось сразу после похода 860 г. как его следствие. Однако концепция, созданная книжниками Ярослава Мудрого, согласно которой Владимир Святославич провозглашался единоличным просветителем Руси, а сам акт крещения датировался 988 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137