— Но я бы сказал, что живопись — лишь один из моих многочисленных талантов.
— А есть еще такие карты, как эта?
— Нет, такую я пока что сделал всего одну.
Я не стал возвращать карту Эйберу; вместо этого я бросил ее на поднос с полотенцами.
— Надеюсь, ты не станешь возражать, если я оставлю ее себе.
Я намеренно произнес это не как вопрос — как утверждение. Я совершенно не был заинтересован в том, чтобы Эйбер или кто бы то ни было — появлялся у меня без предупреждения.
— Ничуть. — Эйбер пожал плечами. — Я делал ее для твоей колоды, так что она в любом случае принадлежит тебе. Всегда нужно иметь на примете несколько безопасных местечек, куда можно было бы смыться при необходимости.
— Ну, тогда… тогда спасибо.
— Да не за что. — Он указал на шкатулочку, которую я так и держал в руках. — Давай, взгляни на остальные.
Я промешкал мгновение, любуясь выложенным на крышке перламутровым драконом — судя по всему, это тоже была работа Эйбера, — потом открыл замочек и откинул крышку. Изнутри шкатулка была выстелена бархатом, и в ней лежала небольшая стопка карт изображением вниз. На оборотной стороне красовался золотой лев, в точности такой же, как и на картах Фреды.
Я достал карты и развернул их веером. На первый взгляд их тут было около двадцати пяти. Большая часть — портреты, в основном такие же, что и в колоде Фреды. Я вытащил карту с изображением Эйбера. Тут он выглядел еще более героическим. В одной руке у него был окровавленный меч, а в другом — отрубленная львиная голова. Да, этот парень от скромности не умрет.
— Потрясающе, — сказал я.
— Спасибо за комплимент.
— Как-нибудь попозже, когда у нас будет побольше времени, ты мне покажешь, как ими пользоваться.
И с этими словами я сложил карты в шкатулку, положив сверху ту, с изображением моей спальни.
— Так ты не в курсе… — начал было он. — Извини! Я думал, ты знаешь. Сегодня утром кто-то воспользовался моей картой. Мне на миг показалось, будто я вижу тебя и Фреду в каком-то экипаже.
— Это и был я, — сознался я. — Но это вышло случайно. Я не знал, что делаю.
Эйбер пожал плечами.
— Это несложно. Просто берешь карту, смотришь на нее и сосредотачиваешься. Если на ней нарисовано какое-то место, оно начинает расти до нормального размера, и ты входишь в карту, будто в дверь. Просто шагаешь вперед и оказываешься там.
— А если человек?
— Тогда ты сможешь с ним поговорить, — объяснил Эйбер. — Но только в том случае, если он тоже хочет с тобой разговаривать. Если контакт установлен, то любой может помочь собеседнику пройти к нему.
— Карта работает в обе стороны?
— Именно так. — Эйбер кивнул. — Просто протягиваешь руку, твой собеседник ее берет, и ты шагаешь вперед. Быстро и просто.
— Я б сказал, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой! — слегка скептически произнес я. Зачем человеку трястись на коне или в экипаже, если можно так легко и просто путешествовать при помощи какой-то карты? Фреда говорила, ты любишь всякие шутки. Небось, ты и сейчас меня разыгрываешь?
— Вовсе нет! — возмутился Эйбер. — Я говорю чистую правду! Я всегда говорю правду. Просто мне зачастую никто не верит!
Я, не сдержавшись, фыркнул.
— Именно так и говорят лучшие лжецы.
— Разве ты меня знаешь, чтобы так говорить, Оберон? А как же презумпция невиновности?
— Ладно, тогда объясни еще раз, как ты попал сюда.
— Я воспользовался картой с изображением твоей спальни, — терпеливо повторил Эйбер, указав на карту, которую я положил в шкатулку. — Минуту назад я был у отца в кабинете. А, кстати, хорошо, что напомнил: я, собственно, явился сказать, что он желает видеть тебя. Тебе лучше поторопиться. Папа не любит, когда его заставляют ждать.
Я рассмеялся.
— Да, некоторые вещи не меняются! Сколько я помню свое детство, Дворкин всегда терпеть не мог ждать; ему равно трудно было стоять в очереди к пекарю или дожидаться окончания моего урока по чистописанию, чтобы можно было заняться со мной чем-нибудь стоящим, например фехтованием или военной тактикой.
— Итак, — продолжал я, — если я сосредоточусь сейчас на папиной карте, он проведет меня к себе в кабинет? Вот так вот просто возьмет и проведет?
Нет, вряд ли я когда-нибудь научусь этому фокусу. Почему-то мне казалось, что это ужасно трудно.
— Конечно. Только я бы не советовал проделывать этот номер с папой — разве что у тебя не будет другого выхода. Он не любит, когда его отвлекают во время работы. Иногда у него там проходят всякие тонкие эксперименты, и если ты случайно чего-нибудь такое испортишь… Ну, скажем мягко, характер у него тот еще.
— Спасибо за предупреждение, — сказал я. Я прекрасно знал, что имеет в виду Эйбер, говоря об отцовском характере. Однажды на рынке какой то солдат, габаритами вдвое превосходивший Дворкина, оскорбил мою мать. Так Дворкин голыми руками излупцевал его до полного бесчувствия. Если бы четыре стражника его не оттащили, то он и убил бы дурака. Мне нечасто приходилось видеть Дворкина в гневе, но картина всякий раз была ужасающая.
И вправду, похоже, что некоторые вещи не меняются.
— Позволь, я тут докончу свои дела, — сказал я, поворачиваясь к зеркалу, и вновь взялся за бритву. — А потом, если тебе нетрудно, покажи мне дорогу.
— С удовольствием.
— Анари обещал прислать мне какую-то одежду. Может, ты бы мог его поторопить?
— А может, вон то она и есть?
Эйбер ткнул пальцем в сторону дверного проема, и я с удивлением обнаружил, что на стуле рядом с кроватью лежат белье, коричневые штаны в обтяжку и зеленая рубаха.
— Я, наверно, совсем уже ослеп, — сказал я, покачав головой. — Не я готов поклясться, что пять минут назад ее там не было!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71