Что касается собственно инициации, то в нашем распоряжении имеется лишь один источник — формула, служившая паролем для посвященных, которая приводится у Климента Александрийского: "Я ел под тамбурин; я пил под кимвалы; я носил кернос; я входил под балдахин" (protrepticus, II, 15). Аналогия с элевсинской synthema [пароль] очевидна (ср. § 98): ее, можно объяснить либо заимствованием с той или с другой стороны, либо развитием общей формулы, использовавшейся в разных мистериях эллинистической эпохи. Формула, безусловно, относится к обрядам посвящения. Тамбурин и кимвалы — любимые инструменты Кибелы. Так как Аттис звался "колос, сжатый зеленым" (Philsophoumena, V, 8), вполне вероятно, что ритуальная пища состояла главным образом из хлеба и вина; Фирмик Матерн, например (De errore, 18), интерпретировал ее как дьявольскую, зловещую имитацию христианской тайной вечери. Что касается керноса, то, возможно, в культе посвящения Аттиса эта глиняная ваза использовалась не для жертвоприношения пищи, а для того, чтобы приносить Матери половые органы быка или барана "под балдахин".
Как мы увидим ниже, мистерии Аттиса и Кибелы, по крайней мере, начиная с какого-то времени, обещали инициатам «бессмертие». На данном этапе для нас важно внимательнее рассмотреть значение обрядовых основ, т. е. пищевых запретов и самооскопления жрецов-галлов. В эллинистических религиях мистерии, несмотря на их «спиритуализацию», сохранилось много архаических элементов. Впрочем, это характерно для религиозных движений, включавших в себя индивидуальное посвящение. Омофагия, по преимуществу дионисийский обряд, вероятно, воспроизводила специфический религиозный опыт первобытных охотников (§ 124). А через посвящения в элевсинские мистерии достигался анамнез, воспоминание древних таинств, в первую очередь, сакраментального значения пшеницы и хлеба (§ 99). В целом можно сказать, что церемонии инициатического типа открывают заново архаические ритуальные действия и забытые ритуальные предметы. Вспомним кремневые ножи для посвятительного обрезания или роль трещотки в орфической мифологии и инициации, или религиозную функцию «тайны» (§ 99).
К архаическим ритуальным действиям — дикая музыка, исступленные танцы, татуировка, галлюциногенные травы — эллинистические мистерии обращаются с тем, чтобы усилить близость божества или даже достичь с ним unio mystica [мистическое единение]. В мистериях Аттиса пост, налагавшийся на неофита, заключался, главным образом, в воздержании от хлеба, так как бог есть "колос, сжатый зеленым". Первая трапеза в обряде посвящения сводилась, в целом, к переживанию сакраментального значения хлеба и вина — опыт, едва ли доступный городским жителям. Что же касается самооскопления жрецов-галлов и верующих в состоянии экстатического транса, то это было залогом их совершенного целомудрия, иначе говоря, полной преданности богине. Подобный опыт с трудом поддается анализу. Помимо более или менее бессознательных импульсов, которые движут неофитом, надо иметь в виду тягу к ритуальной андрогинности, желание увеличить свой запас "священной силы" через необычное, вызывающее увечье или даже желание чувствовать себя изгоем в традиционно устроенном обществе — через полное imitatio dei [подражание богу]. В конечном счете, культ Аттиса и Кибелы возвращал религиозную ценность тайне пола, физическим страданиям и крови. Транс освобождал верных из-под власти норм и условностей; в некотором смысле, это было открытие свободы.
Тенденция к восстановлению древних практик уравновешивалась усилием «возвысить» божественную пару Аттис-Кибела и переосмыслить их культы. Здесь мы снова имеем дело с явлением, характерным для религиозных синкретических течений того времени, — с желанием восстановить обычаи далекого прошлого и, одновременно, превознести самые недавние установления. Аллегорическое толкование, которое усердно применяли богословы и философы первых веков христианской эры, отождествляло Аттиса с самой первоосновой творения и диалектической цепочкой жизнь-смерть-воскресение. Парадоксальным образом Аттис был, в конце концов, уподоблен солнцу и стал центром солярной теологии, столь популярной на закате язычества. Первоначальный смысл посвящения — мистическое уподобление богу — обогатилось новым смыслом. Римская надпись 376 г. провозглашает "возрожденным для вечности" того, кто совершил тауроболиум и криоболиум. Вероятно, тут мы имеем дело с христианским влиянием. Однако обещание воскресения или возрождения очевидно в мифо-ритуальном сценарии дня Hilaria. Возможно, столкнувшись с успехом христианской миссии, теологи мистерий с настойчивостью стали подчеркивать идею бессмертия — следствия искупления, совершенного Аттисом. Как бы то ни было, нет сомнений в том, что римские императоры, в особенности последние Антонины, усердно содействовали распространению фригийского культа в надежде пресечь расцвет христианства.
§ 208. Исида и египетские мистерии
Египетские мистерии отличаются от других религиозных явлений подобного рода тем, что нам известно их происхождение и этапы распространения в Азии и Европе. В начале II в. до н. э. Птолемей Сотер решил укрепить свою царскую власть, введя культ божества, которое бы признавалось как верховное и греками, и римлянами. Так он возвел Сераписа (Сараписа) в ранг верховного общенародного божества. Согласно преданию, сообщаемому Плутархом ("De Iside", 28), Птолемей увидел статую бога во сне. Прибл. в 286 (или в 278) г. статуя была привезена из Синопа и поставлена в только что возведенном храме в Александрии. Этимология имени Серапис и его родина до сих пор остаются предметом споров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144