Когда она с улыбкой повернулась к гондольеру, то увидела на его лице странное выражение.
Это была даже не любовь, а обожание такой силы, что у нее перехватило дыхание.
Тут какой-то резкий звук спугнул лебедей, и птицы поднялись в воздух, хлопая крыльями.
Луиза невольно пригнулась. Когда птицы улетели, и она снова взглянула на него, то увидела, что он встал и собирает пакеты с покупками. Несмотря на его протесты, она все-таки взяла один пакет, и они пошли вдоль канала, а потом свернули в проулки, такие узкие, что ей пришлось идти позади него. Но все равно он крепко сжимал ее руку.
Перед ее глазами стояло его лицо, освещенное радостью и странным покоем, будто у человека, который наконец-то нашел свой дом. Ей было немного боязно, и одновременно она хотела видеть это выражение на его лице всю оставшуюся жизнь.
— Что случилось? — спросил он, обернувшись к ней. — Ты начинаешь отставать. Уже устала?
— Нет, все хорошо.
— Мы слишком долго гуляем, — сказал он и обнял ее за плечи.
Она положила руку ему на талию и позволила отвести себя домой по улицам, залитым золотым солнечным светом.
6
Все время после обеда Луиза провела на кухне, в то время как хозяин квартиры был допущен к выполнению лишь самых простых операций. Он со смиренным видом делал то, что ему приказывали.
Несколько раз она смотрела на него, гадая, сможет ли когда-нибудь снова увидеть тот взгляд, который обещал столь многое, но теперь он держал себя в руках, поэтому ничего такого она не заметила.
Вечером они сели за ужин, который стал настоящим триумфом Луизы. Он начал есть приготовленное блюдо с осторожностью, а закончил тем, что съел все, что было на тарелке, и потребовал добавки.
Затем он усадил ее на софе с бокалом «Барона де Онья», а сам принялся готовить кофе. Когда он вошел в комнату, она, откинувшись головой на подушки, разглядывала маски, висящие на стене.
— А, ты смотришь на моих друзей, — сказал он, ставя чашки на журнальный столик.
— Они твои друзья? — улыбаясь, спросила она. Тогда представь их мне.
— Хорошо.
Он снял со стены одну маску.
— Это Сипо, хитрый проныра. У него африканское имя, потому что раньше большинство населения на острове составляли черные рабы.
Конечно, у масок Регонды венецианское прошлое, но оно тесно переплелось с культурой Африки.
— Значит, и карнавал на Регонде придумал тоже дон Мигель?
— Ты верно угадала. Он устраивал на острове просто феерические шествия с масками и танцами. Ты знаешь, как на Карибах и в Бразилии любят карнавалы, а дон Мигель добавил к этому еще и маски. Они очень полюбились островитянам.
— Странно, почему так?
— Наверное, в этом какую-то роль сыграл наш характер, некоторая текучесть.
— Что ты имеешь в виду под словом «текучесть»?
Он ухмыльнулся.
— Мы кажемся очень несолидными. Да и как мы могли бы быть такими? — Он показал на канал за окном. — Мы не живем на устойчивых фундаментах, путешествуем по улицам, которые двигаются под нами. И остров так часто переходил из рук в руки в течение столетий, что жизнь здесь перестала быть устойчивой. Мы живем своим умом, и потому научились тому, что я бы назвал «приспособляемостью». А лучший способ приспособиться — это иметь под рукой целый набор масок.
— Целый набор?
— Да, ведь одной маски никогда не достаточно.
Луиза посмотрела на множество эмоций и чувств, которые передавали раскрашенные куски картона.
— Их так много. Просто невероятно.
— Их столько же, сколько бывает выражений на человеческом лице, или столько, сколько бывает типов человеческого сердца.
— Но как же кто-нибудь узнает, каковы вы на самом деле?
— Но рано или поздно все маски снимаются, и на свет появляется правда.
— Какая правда? — спросила она. — Ведь для каждого человека она своя.
Он сделал быстрое движение рукой.
— Ты понимаешь. Что-то говорило мне, что так и будет. Конечно, ты права. Я могу только сказать, что, когда лица людей спрятаны, они чувствуют себя более свободными, могут быть самими собой.
— Но тогда они становятся другими, — продолжала настаивать она.
Почему-то для нее этот разговор становился все более и более важным.
— Конечно, — ответил он. — Люди постоянно меняются. Разве ты та же самая, какой была в прошлом году, на прошлой неделе, за день до того, как приехала на Регонду?
— Нет, — медленно сказала она. — Я стала совершенно другой.
Он снял со стены маску с очень длинным носом и прижал ее к своему лицу.
— Карлос, жадный торговец.
Затем он сменил эту маску другой, с более коротким носом и уродливым лицом.
— Пакито, сорвиголова. В Венеции его зовут Пульчинелло.
Следующая маска была широколицей, с приплюснутым носом.
— Доктор Року, который любит изливать потоки псевдонаучных сентенций.
Он снял со стены еще одну маску и прижал ее к лицу так, чтобы смотреть через отверстия для глаз. Эта маска была неожиданно похожа на него самого.
— А у этого персонажа осталось итальянское имя, — сказал он. — Это Арлекин. Он похож на резиновый мячик. Кто бы его ни бросал, он всегда отскакивает обратно. Он хитрый и изобретательный, но не такой умный, каким себя считает, и ошибки всегда приводят его на грань катастрофы. Он носит разноцветный костюм, сшитый из старой одежды его добрых друзей.
— Бедняжка, — сказала она, смеясь. — Ты похож на него?
— Почему ты так считаешь? — быстро спросил он.
— Ты рассказал о нем больше, чем об остальных.
— Да, действительно, так и было. Но в этом-то и дело. Человек может быть сегодня Арлекино, а завтра Карлосом.
— Я не представляю тебя в роли жадного торговца.
— Почему бы и нет! — И тут он вполголоса добавил, говоря скорее самому себе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46