И наступила невероятная тишина. Тишина и абсолютное, немыслимое безветрие, через которое все же пробивался страшный холод. Со всех сторон озеро окружали, казалось, очень крутые горы, чёткой извилистой линией выделяясь на фоне уже начавшей угасать лимонной зари. Но смотреть на все это нам было некогда. Первое, что надо было немедленно сделать, — поставить и укрепить против любого ветра палатки. Ветер может налететь в любую минуту, и тогда мы и наши вещи будем лететь по этому гладкому льду, подпрыгивая на выбоинах чешуек, до далёкого берега.Но вот палатки, во всяком случае наружные их чехлы, поставлены и укреплены верёвками, привязанными к ледовым крючьям — стальным штырям, которые мы вбили в лёд. Кроме этого мы пробурили ещё несколько дыр во льду глубиной в три четверти метра, вставили в них колья, засыпали ледяной крошкой и залили водой, которую специально взяли с собой в полиэтиленовой канистре. Через несколько минут, когда вода замёрзнет, эти колья выдержат любой шторм. К ним мы тоже привязали верёвки от палатки.В одной палатке мы устроили жильё, а в другой — научную лабораторию и камбуз. Но главное её назначение было страховочное — на случай пожара. Это самый страшный бич полярных экспедиций. Ведь у нас было столько всего, связанного с керосином и бензином! Из-за этого мы и поставили палатки не очень близко друг от друга и как бы поперёк по отношению к вероятному направлению ветра. «Наверное, он будет дуть вдоль долины», — думали мы. Только не знали, вниз по долине или вверх, когда и как сильно. Через несколько дней жизнь ответила и на эти вопросы, а пока стоял полный, мёртвый штиль.Недалеко от палаток мы сложили и наши остальные вещи, завернув их в свёртки, привязанные к кольям. Чуть подальше, метрах в пятидесяти, поставили «на попа» большую бочку с бензином, а к ней привязали канистру с маслом для наших двигателей. У нас было два бензиновых двигателя. Один входил как часть мотора-генератора в комплект радиостанции, другой должен был вращать генератор электричества для того, чтобы он в свою очередь давал ток для электромотора бура, электроэнергию для научных приборов, аппаратуры и, наконец, энергию, необходимую для вращения двух воздушных компрессоров-крыльчаток. Один из этих компрессоров сжимал воздух, поступающий в маленькую камеру, где сгорал подаваемый через специальную форсунку бензин. Получающиеся при этом раскалённые продукты сгорания шли в радиатор, мимо которого другая крыльчатка гнала по трубе чистый воздух. Вот этот-то воздух и нагревался, проходя мимо радиатора, до температуры, при которой его можно было назвать горячим. Когда мы запускали эту систему, холод нам уже не был страшен. Шланг, по которому шёл горячий воздух, можно было вставить в палатку, и здесь быстро становилось тепло. К сожалению, исходя из ресурса работы отопителя и запасов бензина, который мы взяли, мы могли пользоваться этим отопителем всего несколько часов в день. Этот отопитель не только шумел как реактивный двигатель, но и пожирал горючее как настоящий Ту-104. Но уж когда мы запускали это маленькое чудовище во время научных наблюдений, то наслаждались от души. Мы все набивались в научную палатку и часами «выводили на температурный режим аппаратуру».На «временной станции озера Ванда», как мы гордо называли наш лагерь из двух палаток, нас ждало сразу два неприятных сюрприза. Во-первых, здесь оказалось значительно холоднее, чем мы думали. Если мы раньше удивлялись, почему до нас никто не догадался прилететь сюда и поработать в конце зимы, то теперь нам это было ясно. Второй неожиданностью оказалось отсутствие радиосвязи. Как Джон ни кричал в микрофон: «Мак-Мердо, Мак-Мердо! Я — озеро Ванда, я — озеро Ванда, приём», никто ни разу ему не откликнулся. А потом он обнаружил и ещё более странное обстоятельство: оказалось, он не слышит не только Мак-Мердо, но и вообще ничего. Весь мир как бы умер. Сколько он ни крутил ручек настройки, ничего поймать не мог — ни морзянки, ни музыки. Сначала мы смеялись над этим, но потом, когда прошла неделя, пошла вторая, а весь мир по-прежнему молчал, мы начали беспокоиться. Самые странные предположения приходили на ум нам четверым, обосновавшимся на гладком голубом дне огромной чаши с тёмными зубчатыми краями, за которыми день за днём пыталось взойти солнце, но так и не всходило.Джон полушутливо как-то сказал:— А что если они все там умерли, или сгорели, или ещё что случилось? Может быть, нам надо, не дожидаясь вертолётов, идти пешком домой, пока есть продукты?Я был против этой идеи, но насчёт экономии продуктов и бензина к концу второй недели тоже начал подумывать.Но в те первые дни мы ещё не знали, что все так выйдет, главной нашей трудностью было научить себя и аппаратуру жить и работать на холоде. Сначала мы вдруг узнали, что при температуре минус 50 градусов не заводятся движки. Сколько мы ни дёргали за ручки заводных тросиков, ничего не получалось. Несколько часов потратили мы на первый запуск одного двигателя. Даже заставить работать бензиновую плитку, которую мы взяли для готовки, было проблемой.Но вот пришло время ложиться спать. Парни сначала хотели лезть в мешки прямо в одежде, но я объяснил им, что надо сначала раздеться до белья, потом снять носки и положить их е мешок, а потом лезть туда самому и обязательно вытягивать ноги, иначе их потом не вытянешь — будет казаться слишком холодно.— Вот так, — сказал я, скользнул в мешок (почему-то все на морозе скользкое) и замолчал: дух захватило. Ощущение было такое, как будто мешок не только холодный, но и мокрый, насквозь пропитанный ледяной водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46