Другой — напротив, маленький, округлый, суетливый, с тонкой, но ухоженной бородкой.Из-за дверей Марфа последний раз внимательно посмотрела на меня и, перекрестившись, исчезла в темноте. Старики расположились в деревянных креслах, и началась долгая пауза. Мы сидели друг против друга, и я ждал, когда же все это, наконец, кончится. Хотелось встать и уйти. Ну не будут же они держать меня силой…— Надеюсь, вы понимаете, какая на вас лежит ответственность? — спросил меньший из старцев. Судя по всему, в мое «предназначение» он не верил.— Нет, не понимаю. Я вообще ничего не понимаю, — я пытался сдерживать свое раздражение.— Это очень плохо, — продолжал мой собеседник.— Слушайте, вы что, еще будете меня отчитывать?!— Снимите рубашку, — приказал старик.— Да не буду я ничего снимать! Я уже все показывал. Это безумие какое-то! При чем тут мои родимые пятна?!— Мы должны понять, кто вы! — старец вел себя, как следователь на допросе.— Я — это я. И все на этом! «Кто я?» Да — никто! Я бы тоже хотел знать, за кого вы меня принимаете!Выражался я путано. Но что было делать?— Ибо предсказано, — заголосил старик, — что придет Антихрист и будет он творить чудеса и знамения ложные. И будут люди верить лжи его, и не верить истине. И станут они возлюбившими неправду!До этого момента мне казалось, что это я сумасшедший. Теперь я понял, что это у старцев беда с головой. Надо было идти на примирение и убираться подобру-поздорову.Послушайте, святые отцы, — протянул я елейным голосом, — я и в Бога-то не верую, а уж в Антихриста — и подавно. Не надо подозревать меня в таких амбициях. И чудес я не делаю, и знамений не испускаю. Можно я пойду, а?.. Поверьте, вы просто даром теряете время.Но мучивший меня старец уже разошелся и не мог остановиться:— Настал, настал час закатный! Так гласит Откровение Иоанна! Сидит уже блудница Вавилонская на звере багряном! Люди и народы отказались от Господа, променяли Его на товары золотые и серебряные, на камни драгоценные и жемчуга на порфиры, шелка и багряницы, на изделия из слоновой кости, всякого благородного дерева, меди, железа и мрамора, на вино и елей, муку и пшеницу, на коней и колесницы.Держит в руках своих Вавилонская блудница сия — чашу, наполненную мерзостями, и нечистотою блудодейства ее. Се — души человеческие нынешнего человека! И сказано так же, что придут к ней купцы, что стали вельможами земли, и будет она любодействовать с ними и с царями земными! Так и вершится сейчас!— Боже правый! — я вдруг стал понимать, о чем толкует этот старец.Цитируя Откровение Иоанна Богослова, он рассказывает о «цивилизации потребления»! Фантастика!— Да вы антиглобалисты! — воскликнул я.— Настал, настал час закатный! Ангелы небесные заготовили уже чаши свои и сейчас прольют их на головы нечестивцев! И поглотит огонь чрево земли!— С ума сойти! — я был в восторге (никогда не думал, что глобализация расписана в Библии!) — И что, вы полагаете, я должен это остановить?!Тут мне представились мои прежние друзья-алкоголики. Они с тем же рвением, как и эти попы сейчас, обдолбавшись марихуаной, ратовали за свержение глобалистического строя. Меня пронял смех, я гоготал, как ненормальный:— Да вы рехнулись! Вы сумасшедшие! Это безумие! Господи, куда я попал! Нет, это надо же! А я еще когда-то к этим людям серьезно относился! Дурдом! Я должен остановить глобализацию! Святые отцы, и вы туда же! — я встал, подошел к старцам, посмотрел им в глаза и, не переставая смеяться, вышел из кельи.Старец последовал за мной. Он кричал мне вслед, и его голос резонировал в гулком коридоре: «Из дыма вышла саранча на землю, и дана ей была власть, какую имеют скорпионы земные. И сказано было ей, чтобы не делала она вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих. И дано ей не убивать их, а только мучить. Будут люди в те дни искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них».Через минуту-другую я выбрался, наконец, из монастыря, глубоко вздохнул и улыбнулся. Утреннее солнце слепило глаза, от реки, на которой стоит монастырь, тянуло приятной свежестью. Нет, помирать мне положительно расхотелось.Я двинулся вдоль забора, окружавшего монастырь, и только свернул за угол, как столкнулся лицом к лицу со вторым из двух старцев. Этот — высокий — за все время нашей беседы не проронил ни слова. Он лишь смотрел на меня своими пронзительными черными глазами. В отличие от моего экзальтированного собеседника он казался куда более здравым.«Как он успел здесь оказаться? Из монастыря же, кажется, только один выход?»Не медля ни секунды, старец заговорил со мной.В каждом слове его лучилась такая доброта и забота, что сердце мое мгновенно оттаяло.— Данила, послушайте меня, не берите в голову этот разговор. Если можете — просто забудьте его и простите Серафима. На самом деле все сказанное им не имеет никакого значения. Мы ведь и не знаем толком, что вам сказать. Мы так же слепы сейчас, как и вы.Но уже сегодня вы будете знать больше всех нас.И это вы будете говорить нам, а не мы. Прошу же вас об одном только. Неважно, верите вы в это или нет. Никто из нас не принадлежит самому себе, все мы в руках Господа нашего. Как Он решит, так и будет.Вы же… — тут голос старца задрожал, а на глазах появились капельки слез. — Вы совсем не принадлежите себе. Об одном прошу, сделайте то, что скажут вам. Не знаю, кто скажет, и что скажет. Но поверьте, сегодня вы должны послушать его. Не за себя прошу и не о вашей душе пекусь, но о Господе нашем. Пожалейте Господа…Меня прямо оторопь проняла от этих слов. Когда же старец вдруг упал передо мной на колени, я и вовсе хотел провалиться сквозь землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32