Лаура любила Тима. Даже той ночью, когда он ударил ее, у нее не появилось мысли бросить его. Было очевидно, что его захлестнули эмоции слишком сильные, и он не смог с ними справиться. Это были переживания, уходящие корнями в его прошлое, память о котором всегда была для него болезненна. Переживания, от которых он, в сущности, не мог избавиться.
И кроме того, она не побоялась признаться себе, что в последнее время полностью отдалась своему новому увлечению, окунувшись в него с головой, за счет того дела, ради которого он отдавал всего себя, лишь бы помочь ей. Их совместная жизнь только-только начала налаживаться, как Тим почувствовал, что Лаура оставляет его буквально в беде. Сыграли тут свою роль и неблагоприятные явления той тяжкой жизни, которая была у него в детстве и юности. Словом, его тревога переросла в ревность. Он способен был понимать, что эта его ревность просто абсурдна, но ничего не мог поделать с собой: она взяла над ним верх.
Но теперь было совершенно очевидно, что он искренне раскаивался в том, что случилось. К тому же теперь Лаура носила в себе его ребенка. Это было самым убедительным доказательством того, как важна ей их совместная жизнь, как он ей по-прежнему дорог, как она привязана к нему… Теперь ее побочные занятия уже не вызывали в нем бурных переживаний. Главное было то, что она носила его ребенка!
Тим наконец смирился с ее увлечением фотографией, терпел ее постоянные отлучки с камерой на плече и постоянные уединения в темной комнате для проявления пленок. Он изо всех сил старался с пониманием относиться к этому. При каждом удобном случае повторял себе, что ее творческая энергия, которая значила для нее очень многое, должна находить выход так или иначе. Так пусть это будут занятия фотосъемкой. Он делал все, чтобы помочь ей поддерживать на должном уровне «Лаура, Лимитед», чтобы у нее еще оставались силы и время на фотографию. Было решено, что они как-нибудь справятся и с тем, и с другим.
Он и теперь продолжал высказывать свои возражения по поводу ее увлечения, однако уже больше в шутливой манере.
– Ты загонишь себя до смерти, – говорил он. – Посмотри на себя! А теперь взгляни на эту сумку, которую ты прешь на себе через весь Нью-Йорк! Не страшно? Ты износишься до дыр. Успокойся, отдышись. Продолжай, если тебе это так нравится, но полегче, полегче!
Когда он возражал в таком духе, она никогда не прерывала его, давая ему возможность выговориться до конца. Не прерывала, потому что чувствовала его нежность, заботу о себе, которая отзывалась эхом в его словах. Ту самую заботу, которую он проявлял по отношению к ней постоянно, начиная со времени их первой встречи, когда она была швеей. В его шутливых замечаниях также ощущалась тень восхищения ее мужеством, благодаря которому она практически ежедневно взваливала на себя тяжелую сумку и брала курс на Бронкс.
– Доктор предупреждал меня, что я должна вести активный образ жизни, – защищалась она порой. – Это раньше считалось, что беременной женщине лучше все время оставаться в постели. С тех пор медицинская наука далеко шагнула вперед и эти глупости были отменены. Ты же сам это слышал.
– Активный образ жизни – это верно. С этим я согласен, – упрямым голосом продолжал Тим. – Но ты проявляешь излишнюю активность, о которой доктор ничего не говорил. Разве он предписывал тебе с начала беременности разрываться между двумя работами? Он разве советовал тебе почаще гулять по тем районам, где в любую минуту можно запросто расстаться с жизнью?
При этом он улыбался. Однако стоило приглядеться к нему повнимательнее, как становилось совершенно ясно, что он всерьез недоволен увлечением жены. Это сквозило в его взгляде. Он был недоволен, хотя и уважал ее отношение к выбранному делу. В этом Лаура не сомневалась. И хотя Тим не проявлял заинтересованности к ее работе, не просил показать снимки, никогда не обсуждал их с ней, он по крайней мере смирился с ее увлечением как с неотъемлемой частью их совместной жизни, что в любом случае не должно было вбивать клин в их супружескую жизнь, разъединять их.
Лаура и Тим в последнее время были счастливы. Ребенок словно открыл для них обоих двери в новую жизнь, залитую светом и наполненную радостью. Они были готовы, держась за руки, переступить этот порог.
Наконец баскетбольная игра закончилась, и Лаура прекратила съемку. Тут ребята обступили ее со всех сторон и стали подбивать на то, чтобы она «щелкнула» их всех вместе. Она со смехом согласилась и приказала им собраться перед забором из железной сетки, который огораживал спортивную площадку.
Лаура подхватила свою сумку, отнесла ее к забору, затем зарядила в «Лейку» новую пленку и отошла на несколько шагов от группы подростков.
– Так, – проговорила она, глядя в объектив. – Поближе друг к другу, а то кто-нибудь останется в «молоке»…
Самые младшие от радости не стояли на месте, а все крутились, подпрыгивали и менялись друг с другом местами. Алексу пришлось успокоить их строгим окриком.
Через пару минут ребята встали именно так, как хотела Лаура. Алекс был в центре группы, на первом плане.
Лаура неподвижно застыла перед ребятами, нацелившись на них объективом своей камеры.
Внезапно руки ее дрогнули и ослабли…
– Секунду, – извинилась она, подняв руку. Автоматически, повинуясь необъяснимому импульсу, она опустилась на одно колено. В джинсах и кожаной куртке она выглядела сверстницей этих ребят. Несмотря на то, что это, в сущности, были еще дети, она была меньше их, тоньше…
Она опустила глаза в землю, словно пытаясь опереться о нее своим взглядом. Затем снова навела на переминавшихся с ноги на ногу ребят объектив камеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137