– Ты в порядке? – спросила Сьюзен, касаясь локтя Дианы и осматривая комнату.
– Отлично, – ответила Диана улыбкой.
– Ты прекрасно провела интервью, – сказала Сьюзен. – Ты их победила. Запомни, ты им нужна даже больше, чем они тебе…
«Если бы только это было правдой», – подумала Диана грустно, глядя на эту свору в белых перчатках. Да, им нужно публиковать материалы о светской жизни, и она дает им этот материал – их существование зависит от нее и от подобных ей людей.
Но она знала, что они на самом деле думают о ней. И при случае они же первые нанесут ей удар, если, конечно, будут уверены, что это сойдет им с рук. Они берут у нее интервью, пока она на плаву, но набросятся на нее, едва почуяв запах крови. Собственно, они есть то, что они есть: акулы, восхваляющие свою добычу, но готовые в любую секунду сожрать ее.
В любом случае Сьюзен поменяла их местами. Журналисты нужны Диане больше, чем Диана журналистам. Хэлу они тоже нужны. Он очень хотел, чтобы его образ самого яркого и привлекательного восходящего политика был дополнен образом семьи Ланкастеров как любимцев Америки. Хэлу необходимо выжать из прессы все, чтобы разбить могущественного Эмори Боуза.
Советники Хэла говорили ему, что Боуз поведет жестокую игру. Он не расстанется просто так со своим креслом в Сенате. Хэлу необходимо было привлечь прессу на свою сторону. И его жене это тоже необходимо.
Поэтому Диане приходилось стоять как расфуфыренной не к месту индюшке, в то время как ее гости обжирались за ее столом, не обращая на нее никакого внимания. Но и уходить нельзя, а вдруг они снизойдут и заговорят с ней. Надо быть готовой ответить. Через двадцать-тридцать минут этого неловкого хождения между тремя соперничающими группами она проводит их с любезностью, которая скроет боль, причиненную ей. Затем она окажется в одиночестве и станет зализывать свои раны, успокаивая свою поруганную гордость.
Если бы только у нее были дети! Эта мысль явилась непрошенной и даже удивила ее своей новизной, потому что она практически не думала о своих детях, которые могли бы быть зачаты ею от Хэла. Неожиданно именно сейчас ей захотелось иметь дитя, о котором она стала бы заботиться, которого стала бы одевать и с которым стала бы играть, которому читала бы сказки перед сном. Дети, чьи голоса заполнили бы дом после ухода этих ужасных женщин, дети, чьи теплые маленькие тела и потребность в любви заняли бы остаток дня Дианы, сделав ее счастливой матерью.
Но даже предаваясь этой фантазии, Диана вынуждена была признать, что она желала Хэла значительно больше, чем детей от него. Если бы она смогла провести пять минут с Хэлом и эти пять минут быть для него всем на свете, она была бы счастлива и готова была бы умереть. Принадлежать ему целиком и владеть им безраздельно – это стоило тысячи детей.
Но этого не произойдет никогда. У Дианы не было выхода. Для нее нет иной участи, кроме этого горячего места в Сенате – и на нем ей придется жариться в качестве сенаторской жены, давать бесконечные приемы в Вашингтоне, в самом безжалостном из всех обществ.
Пока, однако, можно не думать об этом кошмаре. Лучше поскорее выпроводить эту стаю борзописцев и подумать о грядущих опасностях дня.
Через двадцать минут она останется одна.
И можно будет немного выпить…
* * *
Но, как оказалось, ее надежды не оправдались. Журналисты не торопились уходить, поэтому ей пришлось поспешно сменить одежду и макияж, чтобы прибыть в «Плазу» точно в двенадцать тридцать для встречи с несколькими членами Молодежной Лиги. Она не могла заставлять их ждать себя, потому что Лига была частью организации, имевшей свои ячейки по всей стране и называвшейся «Женщины за Ланкастера». К тому же это была серьезная подготовка к кампании против Эмори Боуза. Хэл считал своим самым большим достижением то, что он сумел вовлечь всю Молодежную Лигу в политическую борьбу Демократической партии. Диане тоже приходилось выкладываться, чтобы скрепить эту невероятную дружбу.
Когда шофер доставил ее в «Плазу», она вся дрожала от жажды. Она вошла в Дубовую комнату, обшитую в тюдоровском стиле дубовыми панелями, ее шаги неприятно отдавались под высокими сводами, и первым она увидела метрдотеля, широко улыбнувшегося ей. Она двинулась к нему, но вдруг услышала, как кто-то окликнул ее по имени.
– Диана! Как тесен мир…
Голос показался знакомым. Диана повернулась и увидела за столиком на четверых лицо, мало изменившееся за шесть лет.
Линда Престон поднялась и подошла к ней легкой спортивной походкой, так хорошо известной еще с тех времен, когда они делили комнату у Смита.
– Помнишь меня? – спросила она. – Давно же мы не виделись!
– Линда! – лицо Дианы просветлело, она поцеловала старую приятельницу в щечку. – Боже мой, как же ты отлично выглядишь! Как твои дела?
– Так себе, – ответила Линда. – Но ты смотришься просто великолепно! Идем, я хочу познакомить тебя со своим мужем.
Линда подвела ее к столику, за которым сидел мужчина чуть старше тридцати и с интересом смотрел на нее. Там же сидела пожилая пара, производившая впечатление состоятельной, но, вероятно, им приходилось немало работать для этого.
– Диана Ланкастер, – произнесла Линда. – Знакомься – Скотт Стеферсон. Скотт, это – та самая Диана.
– Я и сам узнал бы вас, – произнес мужчина, поднимаясь, чтобы пожать Диане руку. – Любая однокашница Линды близка мне как родная. – Он имел приятную наружность, развитую мускулатуру и, пожалуй, для этого времени года был слишком смугл. Диана подумала, не принадлежит ли он к семейству Стеферсонов из Сан-Франциско. За кажущейся простотой она инстинктивно чувствовала манеры человека из высшего общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137