Искупай их в молоке
Тихой звездной речки,
И останутся в руке
Белые колечки.
Нет предела в мире грез —
Для забав раздолье,
Собери венок из звезд
На небесном поле,
С непоседой-ветерком
Пробегись вдогонку,
Все чудесно и легко
В небе для ребенка.
А устанешь — посиди
В поле-небосклоне,
Там звезду свою найди
И согрей в ладонях.
А когда зарю во сне
Над землей заметишь,
На серебряной луне
Ты Светлянку встретишь…
И вдруг я понимаю, что это и есть мамин голос. Мама, я здесь! Я подныриваю под брюхо коня, ловко увертываюсь от потянувшейся ко мне черной руки, прыгаю на подножку фур. гона, срываю полог, и оттуда, из темноты, на меня бросается какая-то тень…
Я проснулся и вздрогнул, поняв, что на мне лежит что-то тяжелое. Оказалось, что Фуфырь, сладко посапывавший рядом, лягнулся во сне и опрокинул на меня здоровенный рюкзак Таниуса.
Ах так! Раз ты мне сон не дал досмотреть, то я и тебе спать не дам. А заодно и проясним кое-какие темные моменты твоей биографии. Я растолкал недовольно ворчащего толстяка, выгнал из палатки, отвесил затрещину для проформы и погнал на соседний бархан. Сначала на морде экс-мэра промелькнуло недоумение, а когда я вернулся за мечом, его аж перекосило от страха.
— Что было в той повозке? — спросил я, с запозданием сообразив, что Фуфырь-то мой сон не видел. — В той, которую твоя банда ограбила четырнадцать лет назад на Эштринской дороге?
— А, токмо-то! — обрадовался струхнувший было Фуфырь, ожидавший чего-то более худшего для себя. — Золотые слитки с имперским клеймом, Львиную долю пришлось отдать Контрразведке,
— Это — все?
— Нет… Нет, мене нельзя то говорить! Он запретил!
— Кто — он?
— Набольший контрразведчик.
Вот так удача! И кто бы мог подумать, что это ничтожество окажется ключевым звеном в цепочке следствия!
— При встрече ты его сможешь опознать?
— Навряд ли, столько годин минуло. Разве что по говору — противный такой, ровно и нелюдской вовсе.
— Как он выглядит, как его зовут, есть особые приметы?
— Я… не помню. Он был высок и облачен в долгополый черный клобук. Дивно, я зрил ему прямо в очи, но лика его я не помню. Помню токмо, что глава у него велика, более моей раза в два… Еще помню руки — длинные, сероватые, бескровные… четырехпалые. Вспамятовал! Кто-то из его людин втихомолку обозвал набольшего Бледной Поганкой. Он и забрал то, что было в повозке.
— Что там было?
— Нельзя… Он мене порешит!
— Мы в пустыне, болван, вокруг нас на несколько дней пути никого нет! Но если ты сейчас же не скажешь, обещаю, что оставшуюся жизнь ты проведешь здесь, зарытый в песок по уши!
— Там было… вмершее дитя — дивчина с образом священного Лотоса на челе.
— Кто-кто? — переспросил я, но вместо ответа Фуфырь неожиданно толкнул меня в грудь, да так сильно, что я упал на спину и поехал вниз по песчаному склону бархана. В руке у зеленодольского головы что-то блеснуло. Нож?! Но откуда? Ведь мы же тебя с ног до головы обыскали!
— Ах ты, свин недорезанный! — разозленно воскликнул я, вскакивая и выхватывая меч. — Это большая глупость с твоей стороны, и ты за нее поплатишься!
Но события развивались совершенно непредсказуемым образом. Фуфырь, чье лицо превратилось в маску смертельного ужаса, медленно развернул лезвие острием к себе и, отчаянно и пронзительно завопив, трясущейся рукой воткнул нож себе в горло и одним движением вспорол его от уха до уха.
Безжизненное тело грузно упало на мертвый песок, который теперь жадно впитывал в себя вязкую красную жидкость. Но почему?! Зачем, зачем ты это сделал, жирный безмозглый дурак? О Небеса, как же мне не везет… Какая черная несправедливость — столько времени потрачено в поисках. И вот теперь, когда в деле о Конце Света начало хоть что-то проясняться, самому важному свидетелю вздумалось наложить на себя руки!
А предсмертный вопль самоубийцы поднял на ноги лагерь. Через минуту все уже стояли вокруг и молча смотрели то на меня, то на труп.
— Это не я. Он сам себя убил, — попытался оправдаться я, но голос предательски дрогнул, и слова прозвучали настолько фальшиво, что будь я — не я, то для меня насчет личности убийцы было бы все совершенно ясно.
— Никогда не слышала, чтобы люди убивали себя ни с того ни с сего. Тем более такие жалкие и трусливые негодяи, как этот, — сурово и подозрительно произнесла Региста, внимательно смотря мне в глаза. — У вас, кажется, был разговор, и, судя по мечу в твоей руке, проходил он не слишком гладко. Может быть, ты его и не убивал. Скорее всего ты просто вынудил его к самоубийству.
— Но право же, зачем мне это надо?
— Я не знаю, что произошло между вами, не знаю, за что ты лишил его жизни, мне неведомы замыслы апостола Тьмы. Зато теперь мы будем начеку — за тобой будут постоянно наблюдать. Одно подозрительное действие, и ты покинешь этот мир!
— Опять взялась за старое… — заворчал я, но тут Штырь, осматривавший тело, взял меня под локоток и отвел в сторонку со словами.
— Не спорь с бабой — уважай себя. Никто не знает, что у нее на уме. Ты действительно его не убивал?
— Нет, конечно! Он сам себя зарезал, уж не знаю почему.
— Действительно, странно. Хотя этот студень с его жалкой и предательской душонкой вполне заслуживал подобной участи. Но мой тебе совет — никогда не оставайся ждать свидетелей рядом с еще теплым трупом, да еще и с обнаженным мечом. Держи себя в руках, Райен, — храмовники только и ждут твоей ошибки. Не давай им повода убить тебя.
— Я буду осторожен. Что-то нынче погода портится — не к добру.
Если прошлым вечером закат был багровым, то теперь он потемнел — в глубине пустыни зарождался ураган огромных размеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166