Спустя некоторое время, когда люди начали разговаривать нормальными голосами, отец де Франшевилль кивнул Филиппу, и они отправились в путь. Человек умирал, и даже страх оттого, что их могла поджидать смерть в окружавших церковь лесах, не мог удержать старого священника от выполнения долга.
Фелисите провела два часа на наблюдательной башне, не сводя взгляда с участка, где находился дом Жирара. Гроза ушла прочь, продолжая что-то гневно бормотать. С реки дул ветерок, волновавший верхушки деревьев. Девочка постоянно задавала вопросы караульному: «Нет ли каких-нибудь признаков беды? Может, он что-то слышит?»
Наконец караульному надоело:
— Ты меня спрашиваешь, не вижу ли я беды вниз по реке? Я тебе десятки раз отвечал, что ничего не вижу. Ничего не вижу на севере, востоке, юге или западе… Ты меня спрашивала, не слышу ли я чего-либо? И я тебе отвечал, что ничего не слышу. Мне надоели вопросы, помолчи лучше, а то я тебя спущу с башни.
Фелисите попыталась извиниться:
— Мсье, у меня там друзья… Охранник развел руками:
— Легкомысленная головка, у меня повсюду друзья. Тебя беспокоит судьба одного семейства, а меня — судьба десятков.
— Ты думаешь, на нас нападут индейцы? — продолжала допрос девочка.
— Возможно, они нападут, а возможно, и нет. Кто знает, о чем думают ирокезы? Но должен тебе сказать, надоедливый комарик, что они никогда не нападают днем. Если мы пострадаем от этих вопящих дьяволов, это случится на рассвете. У тебя есть еще вопросы?
— Да, — продолжала волноваться Фелисите, — у меня много вопросов, мсье. Но вам они неприятны, поэтому я лучше помолчу.
— Вот и хорошо.
Караульный достал из кармана трубку и начал ее набивать табаком.
— Я хочу спокойно покурить и не отвечать каждую минуту: «Я ничего не вижу. Я ничего не слышу».
Девочка немного успокоилась, но по-настоящему она испытала облегчение, когда увидела в сумерках появившуюся из леса фигуру.
— Вон наш священник, — показал ей караульный. — Он шагает медленно и не оглядывается, значит в лесах нет индейцев.
Фелисите глубоко вздохнула и сказала:
— Значит, они в безопасности. Караульный кивнул.
— Они в безопасности. Все, кроме одного.
Он взглянул на согнутую фигуру отца де Франшевилля.
— Священник о чем-то глубоко задумался. Мне кажется, его мысли со стариком Киркинхедом. Наверно, он умер. — Он снова взглянул поверх стены. — Да, так оно и есть, и он разговаривает с нашим мсье Шарлем. Не слышу о чем, но это не имеет никакого значения. Караульный даже на расстоянии должен разобраться, в чем дело. Умер старик Киркинхед.
Он прислонился к стене и начал попыхивать трубкой.
— Ты меня спросила, не вижу ли я признаков беды. Сначала я ничего не видел, но теперь все не так. Да, там зреет беда. Сесиль получит все деньги, а Филипп, которому никогда ничего не платили, не получит ни су. Проспер попытается продолжить дело старика, и вскоре от этого дела ничего не останется. Сесиль известно, где в доме спрятано золото, но она ничего не скажет Просперу. Когда он развалит дело, он начнет ее бить и заставит все рассказать. Иногда мне кажется, что завещание вызовет больше беды, чем налет индейцев. Люди глупые, — продолжал караульный. — Священник скажет им, что умер старик Киркинхед, и они сразу начнут болтать: «Видите, мы были правы, потухнувшие свечи всегда предвещают чью-то смерть».
Фелисите тихо спросила:
— Мсье, вы так думаете?
— Я так не думаю, — ответил ей караульный. — Неужели Наш Господь на небесах и все святые начнут грозу и пошлют ветер, чтобы он пролетел по церкви и затушил все свечи только для того, чтобы сказать нам, что они забирают старика Киркинхеда? Мы знали, что он умирает, и это нас не очень волновало. Неужели, он им так уж нужен? Нет, нет, темнота в церкви — это нечто иное, и мы об этом еще услышим.
Он вытащил несколько мелких монеток из кармана и начал ими позвякивать.
— Если бы ты была мужчиной и любила заключать пари, я бы поспорил с тобой о том, что милейшая Сесиль и Проспер не станут хоронить старика в новой шляпе.
Глава 6
Жозеф ле Мойн, господин де Серини, шестой из братьев, смотрел на медицинского служащего, прибывшего из Гаваны с официальным визитом, чтобы осмотреть тела троих матросов и оценить симптомы, приковавшие Д'Ибервилля к его каюте, де Серини был очень строгим и дисциплинированным человеком, это качество делало его незаменимым помощником брата и прекрасным капитаном. Позже он стал отличным губернатором французского порта Рошфор.
— Передай этому жалкому трусу, — сказал он члену команды, говорившему по-испански и выступавшему в роли переводчика, — что он должен помочь сразу же перевести мсье Д'Ибервилля на берег.
Он взглянул в сторону тел, зашитых в парусину. Их должны были похоронить.
— Его следует изолировать от контактов с заболевшими этим ужасным заболеванием.
Доктор и матрос продолжали переговоры, жестикулировали и даже повышали голос, де Серини начал закипать от злости. Что происходит с доктором? Неужели ему неизвестно, что Д'Ибервилль должен как можно быстрее выздороветь?
Наконец к нему обратился переводчик:
— Мсье де Серини, дела обстоят следующим образом. Этот болван ничего не может сделать, а только болтает о peste.
Де Серини подозревал это, но когда все подтвердилось, он взорвался от злости и тревоги. Но даже будучи крайне озабоченным, он старался не произносить слово «чума», потому что прекрасно понимал, что среди команды сразу начинается паника. Он направил всю ярость против глупого, слабого и мало знающего идиота и труса, который неизвестно за какие заслуги стал работать врачом в порту Гаваны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144