Филипп внезапно прервал себя и подошел к дворецкому.
– Присядьте, Стоун, присядьте, – он легонько попытался усадить Питера в кресло. – Я пытаюсь говорить с другом, а вы стоите здесь с подносом и готовы, похоже, в любой момент ретироваться.
– Хорошо, – кротко согласился Питер и уселся в кресло, положив поднос и салфетку себе на колени.
– Вот так немного лучше, – улыбнулся Хадсон. – Я думаю, что премьер-министр находится там, в библиотеке.
– Премьер-министр, сэр? – слабо изобразил удивление Питер.
– Да, вам нет необходимости подтверждать либо отрицать. Премьер-министр, министр иностранных дел и посол Германии. А о чем они говорят, вы не знаете. Стоун?
– Боюсь, что нет, сэр.
– Вам это что, Стоун, совершенно безразлично? Никакого любопытства не испытываете по этому поводу?
– Понимаете, мистер Хадсон, я не должен испытывать любопытство ни по какому поводу.
– А если вдруг я вам скажу, что лорд Гроули пытается уговорить главу нашего правительства вступить в пакт с этими государственными преступниками из Берлина?
– Я думаю, сэр Джеймс действует из наилучших побуждений…
– Так вот почему вы во всем его защищаете? – вскрикнул Хадсон, как от укола. – Значит, по-вашему, он абсолютно чистоплотен, а его используют в грязных целях!?
– Я, мистер Хадсон…
– Так пусть вам станет известно, что наш лорд – это самая ценная пешка у нацистов в Англии в последние несколько лет. Именно потому, что он человек чести, порядочный и неподкупный.
– Я вас понимаю, сэр. Лорд Гроули все время пытается добиться прочного мира для нашей страны.
– Да, Стоун, пытается, – Филипп немного успокоился, – но на их жесточайших условиях. Помните, мистера Льюиса, американца, приезжавшего года три назад? Тогда была здесь конференция. Помните – ведь вы были на встрече – он назвал Гроули любителем, дилетантом, который ни черта не понимает в политике? И он был прав, абсолютно прав, Стоун.
– Я очень люблю сэра Джеймса, и знаю, что вы также его любите, мистер Хадсон.
– Да. Люблю, он почти мой родственник, наконец. Но разве мы с вами хотим, чтобы он совершал ужасную ошибку? Его обманули, Стоун. Вы что, до сих пор не понимаете, что там происходит? – он махнул рукой в сторону библиотеки. – Или вас тоже обманули как и его?
– Простите, сэр…
– Да, Стоун, – Филипп внезапно сник, голос его перестал звенеть. – Не рвитесь туда, там и без вас достаточно соглашателей.
Хадсон отошел к своей машинке и достал из коробки новую сигару. Прикурив, он опять заговорил, но задумчиво, спокойно:
– Да. Мы с лордом Гроули люди разного круга, несмотря ни на что. Он учился в Оксфорде, а я в Корке, на юге Ирландии. Он в университете, а я в монастырской школе. Его хвалили даже за то, что он не всегда знал изучаемый предмет, а меня лупили по рукам братья настоятели за все подряд. Но сэр Джеймс, я и вы, Стоун, – граждане одной страны. Следовательно, наши устремления должны быть близкими, похожими.
Он глубоко затянулся дымом и отошел к окну, поблескивающему черным зеркалом между штор. «Как давно это было, – подумал Хадсон. – Мне тогда сильно вредила моя английская фамилия».
В тот день им было задано выучить стихотворение Томаса Дэвиса: «Плач о гибели Югана Роу». Когда мистер О'Рок вышел в коридор поговорить с братом Крипланом, все мальчики бросились листать хрестоматию английской поэзии.
Это было очень патриотическое стихотворение о том, как проклятые англичане отравили Югана Роу, и строчки в нем были очень длинные. Ученики ненавидели англичан – отравили Югана Роу да еще в таких длинных строках об этом рассказывается.
А еще хуже было то, что мистер О'Рок любил подобные стихотворения. Он без конца цитировал и декламировал этот «Плач» и был всегда готов спустить шкуру с того, кто не знал его назубок.
Филипп его не выучил. Он пробежал глазами строку за строкой, в отчаянии бормоча невоспринимаемые памятью слова. Его сосед по парте, Джимм Суэйн, спросил:
– Фил, ты вызубрил эту штуку?
– Нет, – раздраженно бросил Филипп, пытаясь хоть что-нибудь удержать в памяти.
– Святая богородица! – ужаснулся Джимм. – Он тебя убьет!
– Джи, подскажешь, а!
– Да он мне руки оторвет, – убежденно сказал Джимм, и добавил: – И ноги.
Фил зажмурился от надвигающейся грозы. Во всем была виновата мама. Он бы обязательно пришел в школу пораньше и вызубрил эти ненавистные стихи. Но после завтрака, когда он уже почти оделся, мать вздумала проверять его ботинки.
– Боже милостивый! – воскликнула она. – Да тут дырка на дырке. В них нельзя идти никуда.
Больше всего Филиппу хотелось поскорее выскользнуть на улицу.
– Я надену сандалии, – предложил он вариант.
– Не говори глупости, дождь льет как из ведра, – сказала мать, и забеспокоилась: – Что же делать?
У Фила мелькнула слабая надежда, что его оставят дома. Но сестра по приказу матери порылась в стенном шкафу в коридоре и нашла там то, что послужило причиной всех бед этого дня. Она откопала старые сапоги, оставшиеся от отца. Мать заставила их примерить. Сапоги были отчаянно велики.
– Я в них не пойду, – сказал угрюмо Фил. – Они с ног валятся.
Но мать и сестра твердили, что это прекрасные сапоги, что они впору и никто ничего не заметит.
– Я их не надену, – упирался Фил.
Он был самый младший в семье, и ему доставалось со всех сторон. Однако мысль о том, что над ним будут смеяться, придавала ему упорства и храбрости. В эту минуту в комнату вошел Том, старший брат Фила, и сестра быстро проговорила:
– Том, он грубит маме, поговори с ним…
– Я только что слышал мяуканье, – грозно начал Том.
– Это Милли наступила на кошку, – заспешил Филипп реабилитироваться в глазах старшего брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97