Наконец Жуков и Рокоссовский взорвались, доложив в Ставку - хватит наступать. Хватит губить людей. В начале октября последовал вызов непокорных маршалов в Москву. Обоих.
Разъяренный Сталин со свитой - Молотовым, Берией и Маленковым - встретил предложения Жукова и Рокоссовского в штыки. Выслуживаясь перед Верховным, самозваные стратеги Молотов и Берия забросали маршалов увесистыми упреками за то, что они-де останавливают наступление победоносных войск. Берия еще иронически присовокупил: "Жуков считает, что все мы здесь витаем в облаках и, не знаем, что делается на фронтах". Он определенно занимался подстрекательством Сталина.
Жуков как отрезал: "Это наступление нам не даст ничего, кроме жертв". Он указал, что Варшаву нужно брать по-иному, с юго-запада, обходом. Рокоссовский, хотя и не очень решительно, поддержал Жукова. На упрек Георгия Константиновича, когда они остались вдвоем, Рокоссовский мудро ответил:
"А ты разве не заметил, как зло принимались твои соображения. Ты что, не чувствовал, как Берия подогревает Сталина? Это, брат, может плохо кончиться. Уж я-то знаю, на что способен Берия, побывал в его застенках". Тут, как говорится, крыть нечем. Жуков тем не менее отстоял свою точку зрения.
Наступление приостановили.
В новейшей (вышла в сентябре 1993 года) и, пожалуй, первой на Западе научной биографии Г. К. Жукова, написанной американским полковником У. Спаром "Жуков: возвышение и падение великого полководца", именно эта октябрьская конфронтация 1944 года приводится как показатель основной черты характера маршала - он "шел на "Вы", даже если этим "Вы" был И. В. Сталин. Георгий Константинович, воздает должное Спар, твердо отстаивал перед Сталиным свои взгляды. Пусть это было во вред Жукову, но несло благо стране. Суть тогдашнего опасного спора Жукова в Ставке - требование маршала беречь солдат. По этой и только этой причине наступление было остановлено. Пренебрегая личной безопасностью, маршал пекся о безопасности тех, кого Ставка была готова пожертвовать во имя дружбы с народами Европы, во имя напыщенных лозунгов, оборачивающихся очередным кровопусканием для России. Именно эту черту характера Жукова не упустил американский аналитик У. Спар, который ко многим годам службы в армии США добавил 14 лет работы в ЦРУ по советской тематике.
Последствия Жуковского упорства и солидарности двух маршалов известны. Сталин внезапно назначил его командующим 1-м Белорусским фронтом, переместив Рокоссовского на 2-й Белорусский фронт. Это означало, что Берлин должны были брать войска под командованием Г. К. Жукова. Рокоссовский, естественно, был уязвлен до глубины души, не понимая, что если между маршалами пробежала кошка, то ее пустил Сталин. Жуков отнюдь не напрашивался на место боевого товарища. Во всяком случае, с глубокой горечью признался Жуков в мемуарах, "между Константином Константиновичем и мною не стало тех теплых товарищеских отношений, которые были между нами долгие годы". Сталин добился своей тайной цели - развел двух маршалов, на душе у которых остался осадок взаимных горьких обид.
А. Б.: Кризис в отношениях прославленных полководцев, мне кажется, я ощутил странным и необычным образом. Единственный раз за всю войну Георгий Константинович на моих глазах крепко выпил, утратил свою привычную невозмутимость и несравненную сдержанность. Видимо, саднила глубокая рана, которую нанесла, пусть замаскированная, размолвка с товарищем по службе. Походам и боям. Хотя тогда я даже отдаленно не представлял причин странного поведения Георгия Константиновича.
Все началось, проявилось и закончилось в один день -19 ноября 1944 года в только что введенный праздник - День артиллерии. Когда в середине ноября пришел приказ о назначении Жукова комфронта, он не поторопился в штаб, а отправился в армию Чуйкова. Рокоссовский, в свою очередь, не дожидаясь преемника, немедленно выехал к месту назначения в штаб 2-го Белорусского. Через несколько дней маршалы остыли и, видимо, поняли, что для пресечения нежелательных толков им нужно встретиться хотя бы для формальной передачи дел. Тут и подоспел День артиллерии.
Утром Георгий Константинович закончил дела у Чуйкова и не сел, а ввалился в "мерседес". Тронулись. Он вдруг обнял меня и, невнятно выговаривая слова, сказал: "Сашка, я тебя люблю. Если что, посылай их на..." Я оторопел. Только пролепетал: "Товарищ маршал, не мешайте, угодим в кювет". Жуков убрал руку и продремал до самого штаба. В штабе фронта уже дожидались Рокоссовский, много генералов. Рассказывали, что на вечере выступали они оба, делились воспоминаниями о службе в кавалерии в молодости. Вышли оживленные, обнялись, простились, а когда мы тронулись, Георгий Константинович, вопреки привычке усевшийся сзади, затих, помрачнел. Был Туман, слабый гололед. Регулировщица с карабином сделала жест, останавливая машину. Бедов, сидевший рядом, говорит: "Давай, жми!" Вдруг с заднего сиденья голос Жукова: "Стой! Сейчас ударит по колесам". Остановились. Бедов рысью помчался объясняться с бдительной девчонкой. Вернулся запыхавшись. Поехали. Тут Жуков сказал совершенно трезвым голосом: "Бучин, теперь ты в ответе за все", - и заснул мертвым сном. Проспал до самого Седльце.
Георгий Константинович на другой день вышел к машине как обычно. У меня никогда не возникало охоты вспоминать при нем, да и вообще перед кем-нибудь еще День артиллерии 19 ноября 1944 года. Рассказываю об этом первый раз. Нужно знать - Георгий Константинович был очень ранимый человек. Бедов сделал какие-то выводы. Отныне он был со мной всегда подчеркнуто любезным, вежливым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94