В брошенном складе ребята нашли деревянный бочонок со спиртом, флягу искусственного меда. Собрали кой-какие консервы из пайка и трофейные. Все пустили в дело.
Баталов оказался на высоте, состряпав вкусный обед, который я запивал трофейным эрзац-кофе. Напиток отвратительного вкуса, но что делать - за трезвость приходилось платить. Мои товарищи наслаждались подкрашенным чаем спиртом. Они налили его в чайник и торжественно распивали из сервиза. В разгар веселья в дверь просунулся лисий нос, возник собственной персоной Бедов. Развеселившиеся ребята предложили дяде побаловаться "чайком", налив полную чашку. Эмгэбэшник счел ниже своего сиволапого чекистского достоинства распивать чаи с грубыми шоферюгами. Дал маху бдительный из бдительных! Отведав "чаек", он бы получил возможность результативно поработать, затеять громкое дело о "пьянстве". Думаю, что и Серов в стороне не остался, очень он был похож по повадкам на Бедова. Когда за чекистом закрылась дверь, мы чуть не лопнули от смеха. Исполнилось мне в тот день 28 лет. Как давно это было!
В Гнезно немцы оставили на станции массу эшелонов. Мы с водителем генерала Малинина съездили туда и на складе СС набрали тюк форменной одежды эсэсовцев. Приехали к себе и раздали ребятам. Добротные черные мундиры пригодились как просторные спецовки лазать под машинами. Пошитые на упитанных палачей, они легко надевались поверх наших суконных гимнастерок и брюк, а черный цвет был именно то, что нам требовалось. Масло и грязь не так были видны.
Н. Я.: А как складывались отношения с местным населением? Вас, наверное, приветствовали как освободителей?
А. Б.: Конечно, приветствовали, когда население получало из рук Красной Армии немецкое имущество. Впрочем, часто не дожидалось, пока дадут, а хватало все, что плохо лежало. На той же станции Гнезно мы добыли эсэсовские мундиры только потому, что склад находился под крепкой охраной наших войск. А вокруг слонялись самые подозрительные фигуры с алчным блеском в глазах. Удивляло и обилие мужской молодежи призывного возраста, пересиживавшей войну. Пусть Иван воюет.
Поражало и то, что мы почти не видели читающих поляков ("Что они, враги слова печатного?" - как-то недоуменно вырвалось у Георгия Константиновича), да и книг нам почти не попадалось ни в пустых немецких домах, ни в жилищах местных жителей. Мы пришли в обывательскую Европу носителями высшей культуры, в которой превыше всего ценились знания. В Польше, насколько мы могли судить, молились мелочной торговле. На каждом шагу натыкались на торгашей, что-то продававших, менявших и по этому случаю пытавшихся вступать в контакт с нами нельзя ли хоть чем-нибудь поживиться у Красной Армии. Торгашеский дух пронизывал всю страну.
Чем дальше мы шли по Польше, тем лучше понимали и другое - Красная Армия вскрыла тыл немецкого Восточного фронта, питавшего вермахт в войне против нас. Приняв за чистую монету разговоры чуть ли не о любви местного населения к нам, мы на первых порах торопились улыбаться, протягивать руки и прочее. Прием обычно был холодноватый. Как-то с приятелем мы проезжали на "виллисе" по улице Гнезно и услышали громкую музыку, доносившуюся из большого дома. Остановились, вошли. В зале отплясывала польская молодежь. Но потанцевать нам не удалось, барышни жались, глядели на нас как на зверей.
Обидно было даже не это, а то, что, пройдя тысячи километров по нашей сожженной и разрушенной войной Родине, мы попали в мир, проживший эти годы, может быть, и не в роскоши, но в относительной сытости. Опрятные города, упитанные деревни, прилично одетая публика. Могу поручиться: удивляло все это Георгия Константиновича и было чуждо ему, как и шепелявая речь, слышавшаяся на улицах, когда нам приходилось неторопливо проезжать через населенные пункты. Нет, не встречали нас в Польше хлебом-солью, да мы и не просили. Обходились своим.
Н. Я.: А мы торопились сунуть хлебные караваи в разинутые по уши рты европейцев, подуставших работать на нацистскую Германию. Едва освободили Прагу, как 26 сентября 1944 года для жителей этого предместья Варшавы из запасов Красной, Армии передали 10 тысяч тонн муки. 27 января 1945 года ТАСС оповестил: "в знак дружбы с польским народом" советские республики безвозмездно передают для населения Варшавы 60 тысяч тонн хлеба, в том числе: Украина - 15, Белоруссия - 10, Литва - 5, РСФСР - 30 тысяч тонн. Через два дня командование 1-го Белорусского во главе с Г. К. Жуковым докладывает Сталину о выполнении его "приказа" - "мощным ударом" разгромить немецкую группировку и "стремительно выйти к линии польско-германской границы", то есть существовавшей до сентября 1939 года. В документе любезная адресату - Сталину - марксистская риторика сочеталась с реальной оценкой положения "вызволенных из фашистской неволи наших братьев поляков", точнее, Польши в довоенных границах. "Стремительное продвижение войск (400 километров за 17 дней. - Н.Я.) воспрепятствовало гитлеровцам разрушить города и промышленные предприятия, железные и шоссейные дороги, не дало им возможности угнать и истребить польское население, вывезти скот и продовольствие". Разумеется, немцы разрушили Варшаву, но остальная Польша цела. "Рабочие и служащие фабрик и заводов на месте и готовы приступить к работе... Польский народ, освободившись с помощью (!) Советского Союза от немецкого ига и получив из рук Красной Армии все сохранившиеся после изгнания немцев богатства, активно борется за восстановление Польши".
В то время в Польше с нетерпением ждали окончания войны, было широко известно, что страдальцы получат значительные территориальные приращения за счет Германии - земли на западе и в Восточной Пруссии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94