– Ты не хочешь меня впустить? – спросил он.
– Что ты! Входи! Но у меня тут полнейший хаос Я еще не убирала квартиру.
– Это не имеет никакого значения!
– Для тебя, может быть, но не для меня. – Она наконец отступила от двери. – Поднимись наверх, чтобы я хоть оделась!
– Но ты же одета!
– Ты отлично понимаешь, что я имею в виду.
Она чувствовала себя беззащитной и захваченной врасплох и была благодарна ему, что он не попытался вновь ее обнять. Потому что была бы не в силах защищаться. Но Эрнст бодро зашагал впереди нее вверх по лестнице.
Катрин проскользнула в спальню. Сердце билось так, словно готово выскочить из груди. Она даже не понимала, откуда такое возбуждение. Ведь ей все-таки удалось направить его мимо неубранной кухни в кабинет (в кухне оставались следы ее вчерашней стряпни – она пыталась приготовить сырное суфле). Пригласить же его в гостиную она не могла, там еще не было никакой мебели.
Она быстро сбросила с себя джинсы и тенниску прямо на пол, убрать в шкаф не было времени. Надев бюстгальтер, почувствовала себя увереннее. Потом выбрала серо-белое платье в полоску и долго приглаживала свои черные волосы, пока они не улеглись блестящими волнами. Накладывать тени на веки и красить губы она не стала, но после короткого раздумья все же надела колготки и сунула ноги в белые туфли на среднем каблуке.
Эрнст Клаазен сидел в кресле за письменным столом, когда она вошла в свой расположенный под крышей кабинет. Он сразу же поднялся.
– Ты должен меня понять, – извинилась она.
– Конечно. Все понимаю.
– Дело просто в том, что мне лучше всего работается в тех случаях, когда я с утра не трачу сил и времени на такие пустяки, как косметика, одевание и уборка.
– Это ты отдаешь дань привычкам, свойственным молодежи, потому что в юности была лишена такой возможности.
– Правда? Самой бы мне до этого никогда не додуматься.
– У большинства молодых бывает в жизни такой период, когда они беспорядком и своим небрежным внешним видом протестуют против строгих правил родительского дома. А ты никогда не могла себе этого позволить.
– Да, верно, – признала она. – Как это получается, что ты так много обо мне знаешь?
– Я много думал о тебе.
– Это очень лестно.
– Ты этого заслуживаешь. – Он сел на сундук с твердой крышкой, служившей ей чем-то вроде хранилища для бумаг. – Ты, кстати, не хочешь спросить, что меня вообще к тебе привело?
Она взяла пустую чашку из-под кофе, стоявшую рядом с пишущей машинкой.
– Разреши, я хоть чуточку уберу комнату.
– Нет-нет, это совершенно ни к чему. Сядь же, наконец!
Она села к столу и пробежала глазами листок, заправленный в машинку. Он продолжал:
– Я пришел тебя поздравить. Я и Зерена (с моей стороны невежливо ставить себя на первое место, но как-никак я ведь босс!), так вот, мы прочитали три твои главы и находим их великолепными.
– Спасибо, Эрнст. Приятно это слышать. Правда, у меня самой было ощущение, что они удались, но ведь тень неуверенности всегда остается до тех пор, пока кто-нибудь не подтвердит мнение автора.
– Кто-нибудь? – переспросил он с усмешкой.
– Я, конечно, имею в виду тебя. Твое суждение мне важнее всего.
– Надеюсь, что так. Между прочим, что это ты тут начала писать на машинке?
– Ты уже подсмотрел?
– Я не хотел быть нескромным. Но когда сидишь в ожидании твоего появления перед твоей же пишущей машинкой, вряд ли можно заняться еще чем-то, кроме чтения заложенного в нее текста. Не зажмуриваться же!
– От такого джентльмена я этого не ожидала.
– Как видишь, я не джентльмен. Это письмо дочери, да?
– Я пишу ей каждую неделю. Я… – Она подыскивала слова объяснения. – Я не хочу, чтобы связывающая нас нить оборвалась.
– Надеюсь, ты оставляешь себе копии.
– Да, я пишу под копирку. Почему ты спрашиваешь?
– Потому что думаю, из этого может вырасти книга под названием «Письма к дочери-капризуле».
– Кто же этим заинтересуется?
– Миллионы матерей и дочерей. Ведь у всех бывают подобные конфликты. И если не ошибаюсь, ты стремишься в письмах дать им объяснение?
– Да, это верно, – задумчиво ответила Катрин.
– Возможно, их удастся использовать и в «Либерте».
– Нет, – очень решительно отказалась Катрин, – этого я не хочу.
Он не пытался ее переубеждать, а лишь ожидал более подробного объяснения.
– Не подумай только, что наш журнал кажется мне недостаточно хорошим для такой публикации. Ты знаешь, как высоко я его ценю. Но ведь затрагиваются сугубо личные отношения – между мной и моей дочерью. Я пишу письма только для Даниэлы и не хочу при этом пытаться привлечь возможно более широкую читательскую аудиторию.
– В общем, я тебя понимаю. Но мне все же жаль. Хочу надеяться, что это не последнее твое слово.
– Верно, не последнее. Если Даниэла все же переедет ко мне и согласится затем на публикацию, я охотно перечитаю все копии вместе с тобой. Наверное, многое придется вычеркивать, ведь я, естественно, повторяюсь.
– Согласен, Катрин. Так и сделаем.
Катрин вдруг сообразила, что совсем не проявляет гостеприимства.
– Можно тебе что-нибудь предложить из напитков, Эрнст? Чай? Кофе? Сок? Или бокал вина?
– Спасибо. Я хочу пригласить тебя отобедать вместе.
– Как мило! – Она вскочила с места. – Но тогда я хоть чуточку подкрашусь.
Он засмеялся.
– Хорошо женщинам! Хочешь стать красивой, хватайся за кисточку и помаду! А что делать нам, несчастным мужчинам?
– У вас несравнимое преимущество перед нами: вам красота ни к чему, никто ее от вас и не ожидает. Красивый мужчина чаще всего даже вызывает подозрения.
– Что ж, и то утешение.
Катрин взяла пустую чашку из-под кофе и пошла к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74