Теперь, когда вся эта история наконец закончилась, он пытался обрести прежнее спокойствие и уверенность в себе. Отчасти ему это удалось, но в глубине души профессора анатомии осталось ощущение, что все это неправильно. Он вернулся к «Анатомии» Грея и своим заброшенным научно-педагогическим обязанностям, но выполнял их с каким-то страхом и чувством подавленности. Впереди маячило что-то темное и неясное – то ли отражение недавнего прошлого, то ли предвидение будущего.
А Шлемм к тому же хочет, чтобы он занимался еще и музеем. Гамильтона-Бейли весьма удивило это предложение декана, и он никак не мог решить, соглашаться ли на него. С одной стороны, у Гамильтона-Бейли не было ни малейшего желания взваливать на себя дополнительные обязанности, но, с другой, нельзя было сбрасывать со счетов возможность, хотя и небольшую, что кто-нибудь другой, заняв это место, что-либо да и обнаружит…
При одной мысли об этом профессору становилось худо. Все тот же вечный паук над его головой так же тупо пялился все в то же пространство.
И теперь, приняв предложение декана и взирая на гору накопившейся корреспонденции, Гамильтон-Бейли спрашивал себя, правильно ли он поступил. Тяжело вздохнув, он принялся разбирать письма, брошюры и буклеты.
Они снова встретились, но на этот раз в квартире Елены. Первое, что подумала хозяйка, – может быть, они все-таки не такие уж бестолочи, как заговорщики-неудачники из дешевой криминальной комедии. Но у Елены за все это время накопилось много работы – настоящей работы, как она ее теперь называла, – и она сомневалась, что продолжение расследования даст хоть какой-нибудь результат.
– Что у вас опять? – спросила она тоном уставшей учительницы, которую нерадивые дети оторвали от серьезного дела. Айзенменгер дал Джонсону знак начинать рассказ.
– Гудпастчер, куратор музея, покончил с собой.
– Я знаю. Из-за жены.
– А вот и нет.
После этих слов в Елене начал пробуждаться уже угасший было интерес к этому делу.
– Не из-за жены?
– Мы с Джоном побывали в его доме и нашли на камине вот это. – Бывший сержант протянул ей фотографию в медной рамке с надписью «Джем».
– По-моему, я с ним незнакома.
– Джем – это Джеймс Пейнет, сын миссис Гудпастчер и приемный сын куратора.
Тут уж Елена напрочь забыла о своей работе.
– Тот студент-медик, который хотел покончить с собой из-за Никки Экснер?
– Да.
– Серьезный мотив, – сказала она задумчиво. – Но у Пейнета ведь есть алиби? – Помолчав, она добавила: – Как и у обоих Гудпастчеров.
– Но и это еще не все, – сказал Джонсон, кивнув Айзенменгеру.
Тот достал фотокопии предсмертной записки куратора.
– Это было в конверте, который мы нашли у Гудпастчера. Конверт был адресован мне, – очевидно, он хотел отправить его по почте, но что-то помешало. Все это довольно бессвязно и маловразумительно, но кое-что можно понять.
Елена бегло просмотрела листки. Почерк у Гудпастчера был отвратительный, а о правилах грамматики он вообще имел самое отдаленное представление. На некоторых страницах было всего по одной фразе, причем более или менее связных среди них практически не было, а то, что Елене кое-как удалось разобрать, представлялось ей одновременно фантастическим, бессмысленным и непонятным.
…слышу Джени чувсвую… боже дай мне надежду дай мне сил сделать это
Тварь заслужила это… професор сказал он не убивал ее но кто же тогда… он…
Я не хотел чтоб она осталась… я видел ее из окна и ненавидел ненавидел ее…
…была раздета… Он сердился что я не хотел и сказал всем расскажет
Он позвонил когда джени было плохо а они еще не приехали и я не знал что все так плохо…
Он сказал что только что нашел ее… доктора сказали она не выживет
Сосал ее грудь
Обратно к Джени молился чтоб не умерла
Я сошол с ума… он сказал у нее должен был ребенок
Задушил удавкой
Только когда я начал я увидел кто это
Джени прости меня
Она была уже мертвая я только разрезал как он сказал
Я ничего не мог поделать не остановиться
Тварь что погубила Джема
Джени сердилась но теперь она счаслива… прости меня джени
Професор все сердился ждал меня… Я вскрыл ее я смеялся… отшвырнул ее матку
Он ушол и я сделал с ней что она заслуживала изнасиловал ее
Сечас все равно… он сказал надо вынуть матку будто это сумашедший…
…сначла он заставил меня а потом я увидел кто это…
Он знал, я должен был это сделать
…мои любовницы
…я сошол сума…
Елена подняла голову.
– Вы считаете, что это признание?
– Да, хотите верьте, хотите нет.
– Но это бред, в общем-то, – с сомнением сказал Джонсон. – Какие-то бессмысленные отрывки.
– Да, конечно, изложено весьма бессвязно, но тем не менее объясняет то, что произошло. Если не пытаться воспринимать слова Гудпастчера с точки зрения логики, то многое сразу станет понятным. Почти все им написанное соответствует тому, что мне известно.
Елена отложила фотокопию письма.
– Может быть, будет лучше, если вы изложите все своими словами?
– Дженни – это жена Гудпастчера. В тот вечер, когда было совершено убийство, у нее был удар, кровоизлияние в мозг. Судя по всему, это случилось около десяти часов. Он, естественно, вызвал «скорую», и пока ждал ее, кто-то позвонил ему по телефону и велел немедленно прийти в музей.
– Профессор, – вставил Джонсон.
– Но кто из профессоров? – спросила Елена. – Не зная этого…
– К этому мы вернемся чуть позже, – ответил Айзенменгер. – Гудпастчер пишет, что его вызвали и заставили что-то делать. Он отправился в музей, но только после того, как проводил свою любимую Дженни в больницу. Каким бы срочным ни было дело, ради которого его вызвали, – а оно было крайне срочным, – на первом месте у него была жена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139