Не может быть... Но иначе почему бы она осмелилась так говорить?»
— Не ты ли, по моему совету, начал здесь все хвалить, чтобы не ссориться с командующим, а это значило— не портить себе карьеру! Не ты ли согласился, что на партийном собрании выступает «мелюзга»... — звучал ее голос. Но он уже не слушал, только смотрел
ей в глаза, которые так любил и которые сейчас казались ему холодными и пустыми.
Елена Станиславовна замолчала. Она заметила, что муж подавлен, и ей стало жаль его. Она встала со стула, вынула из шкафа свою военную гимнастерку.
— Вот еще тогда я видела тебя таким, каким ты стал сейчас. И будь настоящим мужчиной, Борис. Научись смотреть правде в глаза. Не бойся таких слов, как карьеризм: сильные люди этого не боятся. Ты достоин успеха, а раз достоин — сомневаться не в чем. И помни, что я тебя всегда поддержу... — она хотела ободряюще погладить его по голове. Но ои вдруг, словно очнувшись, перехватил ее руку и стал сжимать все крепче и крепче; она попыталась высвободиться, но пальцы его сжались, как клещи.
Ей было больно до слез, она вскрикнула: «Пусти». Он оттолкнул ее руку. Подошел к телефону, вызвал кассу аэропорта.
Елена Станиславовна ничего не понимала. Злость звучала в его голосе, когда он разговаривал с кассиршей аэропорта, заказывая билет на самолет в Москву.
Осматривая кровоподтеки на руке, она спросила:
— Ты что задумал?
Он взглянул на часы.
— Ты говорила, что собираешься в Москву. Так вот, сегодня в шестнадцать ноль-ноль улетишь.
Елена Станиславовна поняла, что потерпела поражение.
— Хорошо, — сказала она покорно. Она была убеждена, что поражение ее — временное. Борис остынет и одумается. Тем временем в Москве она добьется его перевода, и он вернется к ней. И, может быть, сегодняшнее поражение тогда обернется победой.
— Но ты должен помнить: все, что я думала и делала, делала и думала, заботясь лишь о твоей судьбе.
Он снова молча зашагал из угла в угол по комнате. Горькое чувство сознания, что он сейчас вот теряет ее, к которой стремился много лет, с кем, думал, живет душа в душу, нарастало в нем. Но он так же твердо уже знал, что никогда не сможет уважать себя, если не победит это чувство.
— Мы уже чужие люди, — сказал он, как мог спокойнее.— Оставаться вместе—значит стать семьей подлецов.
— Но... — его спокойствие больше всего испугало ее. Конечно, она уже поняла, что поторопилась, поддалась настроению. «Ошибка, опять ошибка». Она не думала, что ошибка станет непоправимой.
— Никаких «но», Лена. Для тебя тоже будет лучше, если ты сразу все поймешь. Я даю тебе полную свободу.
Елена Станиславовна побледнела. Она почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног, рушится здание, тщательно воздвигавшееся годами.
— Борис,— сказала она тихо и покорно.— Борис, все это я наболтала сдуру... — Она подошла к нему и положила руки на плечи... — Прости.
Как хотелось ему прижать ее к себе, на все плюнуть, все забыть, но Меркулов никогда не был слабым человеком.
— Через час за тобой заедет машина. Будь готова, — проговорил он и вышел.
В полутемном коридоре Меркулов долго не мог найти шапку, шаря, словно слепой, по вешалке, пока случайно не наткнулся на выключатель. Вышел он на улицу, держа шапку в руке. Влажный ветер бросил ему в глаза спутанные волосы, матрос-шофер выскочил из машины:
— Как же вы без шинели, товарищ начальник? Меркулов усмехнулся:
— Хочу остудиться... Ничего, вези на «Морскую державу»...
Елена Станиславовна понимала: сегодняшнее крушение еще опасней того, что было с первым мужем. Тогда была еще девочкой, теперь... Но отчаиваться она себе не позволила. «Поглядим»... Она тщательно умылась, переоделась по-дорожному, попудрилась, поправила волосы, долгим оценивающим взглядом осмотрела себя в зеркале. На мгновенье вспомнила о Батыреве и тут же забыла о нем. «Теперь этот мальчишка ни к чему»... Вытащила из коридора чемоданы. Ничего, имевшего хоть какую-нибудь ценность, она не собиралась здесь оставлять. Вскоре вещи были сложены. На
столе оставлена короткая записка: «Борис, одумайся и постарайся заслужить прощение...» Она не очень верила в силу этой бумажки, но не хотела пренебрегать никаким шансом.
Матрос-шофер застал ее в полной форме — одетой со вкусом, чуточку высокомерной;с какой-то странной задумчивой полуулыбкой смотрела она на дорогу, бегущую вдаль.
Солнце било в глаза. Щиток, заботливо опущенный шофером, не спасал от ослепительных лучей. Перед глазами Меркулова возникла радужная сетка, на ней расплывались лиловые пятна, прихваченные багрянцем по краям, кружась, замелькали черные и золотистые точки. От этого мир, мчавшийся навстречу, казался фантастическим. Приплюснутые, раскачивающиеся, проносились дома, красноватый снег горел на фиолетовых ветвях деревьев, прохожие уплывали куда-то в сизый дым.
Меркулов никак не мог сосредоточиться. Все происшедшее дома, еще пять минут назад такое реальное, стало казаться неправдоподобным. «Неужели Лена сегодня улетит? И ее не будет никогда!» — мысль эта, ясная и острая, прорезала мозг. Он схватил шофера за локоть. Машина дернулась и затормозила.
— Прикажете развернуться домой, товарищ начальник? — спросил матрос-шофер. Но Меркулов отрицательно покачал головой. «Семья подлецов», — он едва не произнес вслух эти слова. Одна из точек, мелькавших перед глазами, вырвалась и опустилась на лоб. В этом месте возникла поначалу глухая далекая боль. Потом боль как бы включилась в ритм движения машины; отзываясь на каждый толчок, она все приближалась, наконец прочно, как тиски, охватила полголовы и застыла. «Заговорила старая контузия», — подумал Меркулов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174