— Иди сюда, мой золотой, помолись, скажи «аминь».
9
По дороге домой Асеин размышлял об услышанном в доме Санджара. Да, не просто так объявился этот налог не вовремя. Опять смута, опять кровавая заваруха. Когда после такой же смуты воцарился Малля-хан, тоже обобрали людей дочиста, можно сказать, все аилы ограбили. Теперь и Малля-хану конец1, только свято место пусто не бывает, на трон пробрался новый притеснитель. Ловкач!
Удивлялся Асеин: с чего они такие алчные, чего им не хватает? Ну престол, ну корона. Слава, в руках — власть. Живи и радуйся. Так нет же, нет им покоя, едят друг друга поедом, душат, режут. Все мало, все мало... И ведь все равно удел один — смерть. И они умрут, как мы умираем, так довольствовались бы тем, что им определено судьбой, жили честно. Бессмертных в мире нет. Ушел из жизни и прославленный Аксак-Темир2, и скопивший несметные сокровища Карым- бай3...
Каждый склоняется перед властью смерти.
И Асеин, по своему неизменному обыкновению, затянул:
Как будто в шапке набекрень бредет, Идет-шатается злодейка-смерть.
То словно кислота, то сладкий мед, В казан вливается злодейка-смерть. То солнца яркий свет, то тьмы черед — В глаза впивается злодейка-смерть. То правда, то с три короба наврет — В словах скрывается злодейка-смерть. Кто на других привык ссылаться, тот Себе начало и конец найдет. С рожденья твоего и до кончины В тебя вгрызается злодейка-смерть.
В самой себе вмещая все и вся, Ужели землю всю она объяла? Что для нее богатый, что бедняк! Как ни ловчи — нет никому спасенья, Ужели смерть весь мир одна объяла?
Возле самого дома его встретил Кутуйан:
— Ты вернулся, Асеин-ата?
— Вернулся, сиротинушка мой, вернулся.
Лицо у старика было сумрачное, и мальчик тотчас это заметил. Придерживая стремя, спросил:
— Что-нибудь еще случилось? Опять у кого-нибудь соха сломалась?
— Нет, милый, все в порядке.
— Тогда вас кто-нибудь обидел?
— Обидел? — Асеин быстро глянул на Кутуйана.— Не-ет. А что?
— Да вижу я... Или голова болит?
Асеин спешился, не доехав до коновязи.
— С головой все ладно, жеребенок мой. Сердце у меня болит, сердце.
Старуха теща и Мээркан сидели в тени юрты и трепали шерсть. Асеин подошел и присел рядом.
— Где Казаттай? Убежал куда-нибудь?
— Он спит в доме. Разбудить?— предложил Кутуйан.
— Спит? — Асеин обтер рукавом вспотевшее лицо.— Ладно, Кукентай, не буди. Пускай спит. Ну и жара нынче...
— Ветра совсем нет, душно,— сказала Мээркан и положила на землю клубок.— Вскипячу чай пойду...
— Не надо, родная. Если осталась похлебка, плесни мне малость.
Мээркан начала было подыматься с места, но Кутуйан удержал ее: «Я сам»—и побежал к дому. Вскоре он вернулся с мисочкой похлебки и протянул ее Асеину-ата:
— Вкусная, холодненькая! Попробуйте... Казату очень понравилось, он с верхом полную чашку выпил.
— О-о, да он, видать, крепко проголодался.
— Он очень устал,— Кутуйан опустился на корточки перед Асеином.
— Он, Асеин-ата, возился с арыком, все-все размытые места поправил, ни одного не пропустил.
— Размытые места, говоришь?— Асеин, не успев поднести ко рту миску с похлебкой, замер на месте.— Он поправил арык? Правда?
— Ну я же сказал? Да еще как хорошо все сделал. Я ему помогал, подносил камни.
— Вот молодец! Спасибо тебе, спасибо рукам твоим, что таскали камни.— Слезы навернулись на глаза старику, голос дрогнул.— Дай обниму тебя, ты настоящий мужчина. Всегда помогайте друг другу.
Он привлек к себе мальчика и поцеловал.
Мээркан смотрела на Асеина с жалостливым удивлением — она впервые видела его плачущим. Даже старуха теща была в недоумении, а Кутуйан почему-то чувствовал себя виноватым, только не мог понять в чем. Так они и сидели молча, пока Асеин, отерев глаза, не заговорил первым.
— Что поделаешь,— сказал он, глядя куда-то вдаль.— От радости всплакнул...
Успокоившись, он начал рассказывать о своей поездке.
— Не знаю, чем все это кончится, только...— Он запнулся, сокрушенно покачал головой.— Не знаю... По-моему, дело скверное. Осталось три малых сусека зерна, я думал, нам хватит. Кабы объявили сразу, не стал бы я столько земли распахивать. Теперь надо ждать, с чем Санджар вернется, какие вести привезет.
Домашние в свой черед рассказали Асеину, что за ним приезжали посланные от Саты-бия. Бий, дескать, велит ему приехать поскорее.
— Приехать...— повторил Асеин. — Куда приехать-то? Где они теперь?
— Говорили, что в Кенеке.
— Не ближний свет, да что поделаешь, надо ехать. Не миновать.
У Кутуйана глаза так и вспыхнули.
— Асеин-ата, возьми меня с собой!
— Больно долгая дорога, милый, да и Чобуру, сам понимаешь, тяжело.
— Я пешком пойду, только возьми меня! Ладно, ата?
Мээркан сразу поняла: в горы хочется мальчику, соскучился. Она бы и попросила Асеина сама, да не решалась.
Только переводила беспокойный взгляд со старика на сына. Асеин погладил бороду, улыбнулся:
— Ладно, поедем...
Кутуйан от радости забил в ладоши, запрыгал на месте.
— Мама, можно?
— Ты его одень потеплей,— подымаясь с места, сказал Асеин Мээркан.— В горах ночью и утром холодно. Выехать надо пораньше, и то еле успеем до ночи.
10
Как и предполагал Асеин, до места добрались поздно, солнце уже село. Саты-бий обосновался на этот раз неподалеку от Кетек-Таша, где была стоянка Бая. Время неурочное, прямо к Саты-бию не явишься. Свернули к первой попавшейся юрте. Кто бы ни был ее хозяин, овчар или табунщик, все равно свой человек, знакомый.
Оказалось, то была юрта Садака, дальнего родственника Асеина. Хозяин встретил их радушно, поспешил принять у старика поводья коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92