И так-то люди еле перебивались, кое-как сводили концы с концами, а тут еще пришлось претерпеть истинное бедствие по вине Байтика.
В Кетмень-Тюбе у Байтика был родственник со стороны жены, некий Джузуп. Этот Джузуп отделился от своего рода, начал кочевать самостоятельно. И вышла у него ссора с мана- пом Рыскулбеком, который не захотел его уважить. Кому
жаловаться, кого просить о защите? Байтика, только его...
Приняв во внимание родство с Джузупом, Байтик к тому же, как видно, не прочь был свести какие-то свои счеты с Рыскулбеком. Короче говоря, решил Джузупу помочь и написал письмо русскому полномочному представителю. Встретился Джузуп с этим русским начальником. Тот сказал, что собирается в Верный, а как вернется оттуда, соберет съезд местных манапов и вместе с ними решит дело... Джузуп, себя не помня от обиды, не стал дожидаться, собрал своих джигитов и двинулся к Рыскулбеку на Ала-Бель. Стоял июнь месяц, самая середина. Ночью Джузуп со своими джигитами угнал у Рыскулбека больше четырехсот лошадей. Рыскулбек со своим аилом двинулся на перевал Беш- Таш.
Джузуп пригнал коней, а Байтик собрал сотни три джигитов, посадил на уворованных у Рыскулбека коней. Джигиты были вооружены и готовы к драке, какое там — к настоящему воинскому походу! Байтик потом, во время дознания в Аулие-Ата, утверждал, что принял участие в этой сваре, чтобы помирить Джузупа и Рыскулбека...
Схватка началась у верховьев Чичкана, где Рыскулбек остановился на дневку. Сражение было жаркое, сторонники Байтика не устояли и поспешно отступили к Ала-Белю. Вскоре Рыскулбек подал в суд жалобу и возбудил дело об убийстве одного из его джигитов неким Байгабышем. Что касается Джузупа, то о нем никто ничего не знал. Куда он делся — в пропасть свалился или был кем-то убит в суматохе, так и не выяснили.
Рыскулбек, понимая, что теперь ему жизни не будет, откочевал к верховьям Таласа, однако Байтик со своим отрядом чуть ли не в тысячу всадников и там его настиг: не мог забыть, что его джигиты бежали после боя у Чичкана, и жаждал мести. Снова лилась кровь, снова гибли люди. Жертвой пал, между прочим, и бедняга Сары, один из многих, пострадавших ни за что.
Рыскулбека с Байтиком «мирили» при посредничестве штабс-капитана Мединского. Договорились о вире за убитых, о возмещении «по обычаю», и наконец все улеглось.
Короче говоря, нрав у Байтика испортился, он только и думал, где бы и как ухватить побольше. Вчера еще скромный, богобоязненный, во всем покорный Джангарачу, нынче он стал хозяином земель от Ак-Чия до Ала-Арчи. Но и того
ему показалось мало, принялся землей торговать. Невиданное, неслыханное дело — обменивать на деньги божью землю и божью воду! Джатакам, обитавшим на равнинах, пришлось перебираться в цредгорья. Почва каменистая, неровная, для них непривычная, да к тому же целина. Распахивать ее нелегко, а еще арыки надо прокладывать заново. И место не пустое, не свободное, немало народу живет здесь издавна. Как тут быть? Удастся ли ужиться? Правда, угодий нетронутых хватает, только паши.
Поблизости от Санджара осело шесть семей из рода асыл- баш. Особо не были с ними раньше знакомы, но встречаться приходилось. Люди неплохие. По соседству с подворьем Асеина поселились три семьи, тоже мирные, простые люди. Сошлись с ними быстро, можно сказать, подружились.
Это бы все и обошлось, да начались споры из-за летовок. Говорили, что скот Каная уже пасется от Кур-Кендея до берегов речки Джыламыш. Кунту перевалили в урочище Сокулук. Все были недовольны, и никто не видел выхода. Пошел слух, что Базаркул побывал у самого уездного начальника, но чем у них кончилось, неизвестно. Кажется, и на этот раз перетянула чаша весов Байтика. Нынче ведь у кого власть, за тем и правда. Скота и конских табунов у Байтика не счесть, не хватало чабанов и табунщиков, он начал принимать к себе подходящих джигитов из дальних аилов. Табунщиком стал и сын Асеина Казат. Ему повезло — он не погиб, как несчастный Сары, в схватке у Беш-Таша. Подальше, подальше от тех мест, где машут саблями и вонзают друг в друга копья! Куда лучше пасти табун: под тобою конь, в руке камча. Сохранил бы господь жизнь, а остальное приложится, как любил приговаривать Асеин. По крайней мере, сын к нему вернется, будут вместе землю пахать, жить да поживать. Все наладится, были бы руки, а там, глядишь, сбудется и заветное желание — женится Казат, пойдут внуки.
Казат — любящий сын. Так и старается улучить момент, чтобы проведать отца. Бывает, что привезет с собой кумыс или мясо, свежее или вяленое. Отцу это маслом по .сердцу: сын у него настоящий мужчина.
Впрочем, сколько бы лет ни было сыну — хоть шестьдесят! — для отца он всегда ребенок. А ведь Казат, по правде говоря, совсем взрослый. Двадцать два года, двадцать третий пошел. Уже два месяца он в табунщиках, пасет тех самых угнанных коней.
Случается ли Казату бывать в аиле у Бая? Об этом особый рассказ.
Стояла ранняя весна, но день, о котором пойдет речь, выдался совсем по-летнему жаркий. Бегаим и с нею еще несколько женщин ехали в аил Чины, расположившийся на другом берегу. По дороге всем сильно захотелось пить, решили свернуть к Асеину.
Асеин и Казат занимались починкой лопастей у мельницы. Первый увидел гостей Асеин.
— Кто это там?— присмотрелся он.
— Они из аила Бая. Смотри, в середке сама байбиче.
— Ох ты, надо встретить,— засуетился Асеин, обтирая мокрые руки о подол рубахи, — а то неловко.
Казат был в одних штанах, закатанных до колен. Он начал натягивать такую же, как у отца, бязевую рубаху с открытым воротом, а гостьи тем временем оказались совсем рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92