Ежели о ком пойдет худая молва, это пятно на всех. Общие заботы и общие расходы, не к чему родичам на этом деле счеты сводить.
Асеин, как поручил ему Саты-бий, занимался изготовлением жердей для юрт. Работа шла тяжело, старик очень уставал. Немало юрт пришлось ему изготовить на своем веку, и никогда еще он так не мучился. Старость, что ли, тому виной? Асеин то и дело тяжело вздыхал, вспоминая, каким крепким, неутомимым был в свое время. Прошла молодость, да что там — жизнь прошла! И не подарила она ему, как другим дарит, ни особых развлечений, ни беспечных радостей. Вино? Женщины? Дорогие кони? Ничего этого он не ведал, не суждено было. Родился, а как подрос — за работу. Мехи да наковальня, да еще соха — вот и все его занятия. Нужда, притеснения, заботы... Кажется, вчера еще был молод и здоров, а нынче он уже старик с длинной бородой, желтыми зубами. Борьба за существование отняла все его время без остатка. И все-то он надеялся на лучшее, стремился к хорошей жизни, а где она, хорошая жизнь?
Асеин снова вздыхает: «Ладно, не во мне теперь дело, был бы Казат жив и здоров. И, конечно, Кутуйан, о нем можно сказать то же самое. Приемыш...» Тысячу раз благодарен богу Асеин за этого приемыша. Вот ведь уж состарился, устал от горя и забот, сил осталось немного, а прилепился к мальчугану всей душой, рад, что полюбил его, совсем чужого, как родного. У Асеина, с детских лет жившего в мире им же самим слагаемых песен, сердце было нежное и душа привязчивая.
Кутуйан — мальчик особенный. Откуда что берется. Собственный сын Асеина, рослый да и взрослый уже Казат, кое в чем за этим малышом не угонится. Казат — парнишка работящий, простой, говорить не мастер, да и думать
тоже. В чем-то безалаберный, так считает отец. Ничего, делал бы свое дело и был здоров.
В конце августа Кутуйан вместе с матерью уехали в аил Бая готовить убранство для гостиной юрты; теперь эта юрта убрана на славу, глаз не отведешь. Говорят, как-то проезжал мимо Базаркул со своей свитой, завернул утолить жажду. Бай и Саты-бий, конечно, тут как тут. Проводили гостей в юрту. Базаркул огляделся, похвалил: «Юрта не хуже, чем у Байтика, просто украшение аила...»
Асеин, с одной стороны, доволен, что Кутуйан туда попал. Мальчик понятливый, впечатлительный, среди людей он может многому научиться. Кто только не бывает у Бая и Саты-бия, есть на кого посмотреть и кого послушать, есть у кого перенять умение вести себя в обществе.
Асеин выбрал-таки день, чтобы съездить в горы. Бедняга Кемпир вот уже больше двух недель не вставала с постели, почитай, и не ела ничего, только воду пила. Прямо-таки оцепенела старуха, словно промерзла насквозь. В народе считают, что это особая, очень тяжелая болезнь, лечить ее надо хорошей, жирной пищей, чтобы все косточки, все жилочки, все внутренности у человека как следует прогрелись, тогда он выздоровеет. Нужно прежде всего мясо. Не только Кемпир оно нужно, старик с сыном давно его не видели, давно наваристой горячей похлебки не пробовали. Нету в хозяйстве убойной живности, и не у них одних так — по всему предгорью. А тут еще работа тяжелая, попробуй-ка повозись с утра до вечера с жердями да решетками для юрт. Не говоря уже о всем прочем, чего стоит как следует просушить дерево над огнем, выгнуть его как надо. Э-эх, и ведь знают, все знают, только ничего не говорят, ничего будто бы и не замечают. Тот же Саты-бий врал не моргнув глазом, что не оставит с пустыми руками, а где оно, им обещанное? Ничего нет, ни крошки. У Асеина теперь вся надежда на Бая. Рука у него щедрая, не оставит без помощи, как же иначе? И к Садаку надо заехать, у него, глядишь, найдется хоть немного вяленого мяса. Это одно дело, а другое, дух предка свидетель,— соскучился он по Кутуйану. Как он там? Голодать, конечно, не голодает, как-никак при матери живет, а вот насчет настроения, насчет душевного расположения неизвестно, каково ему. В аиле Бая свои, байские распорядки, там немало ребят из богатых семей. Для них Кутуйан чужак. Не обижают ли они его, не притесняют ли? Кто их знает, окружат кольцом так, что не убежишь, и начнут насмешничать, дразниться... И стоит бедняга Кутуйан, горло перехвати
ло от обиды, заплакать нельзя и пожаловаться некому. Куда денешься — сирота...
Дорогой Асеин только об одном и думал: как там его сирота?
Добрался он за полдень. Аил Бая уже обжился на новом месте. Белая юрта, как всегда, поставлена была повыше на пригорке, остальные рассыпались вокруг поодаль. Натянуты между кольями два аркана — коновязи для жеребят; мотают головами, отмахиваясь от мух, дойные кобылы — все одна в одну, темно-рыжей масти. Возле большого камня, похожего на опустившегося на колени верблюда, играют ребятишки. Едва Асеин показался на косогоре, один из них, всмотревшись в подъезжающего всадника, кинулся бегом ему навстречу. Кутуйан!
— Ата! Асеин-ата! — кричал он на бегу.
— Кукента-ай! — Асеин спрыгнул с седла, пошел к мальчику с распростертыми руками.— Хороший мой, жеребенок ты мой...
Лицо у Кутуйана сияло, он повторял и повторял одно:
— Асеин-ата!..
И голос у него дрожал.
Но вот они обнялись. Асеин крепко-накрепко прижал к себе Кутуйана, целовал его в лоб, целовал маленькие ладошки, напеременку — то одну, то другую, и не мог произнести ни слова, размягченный и растроганный. Наконец дар речи вернулся к старику.
— Ну, здравствуй, Кутуйан, как поживаешь? — спросил он.— Как мама?
— Хорошо...— Кутуйан неотрывно смотрел на Асеина.— А ты, ата? Почему Казат не приехал вместе с тобой? Я очень по вас соскучился. По тебе и по Казату, по Кемпир-апа тоже... Обо всех скучал, обо всех вас.
— И мы тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92