Салим, предвкушая удовольствие, прыснул от смеха, но тут же прикрыл рот рукой.
— Это когда вы решили привезти уголь и собрали всех соседских ослов...
— А, да, да, было,— от души рассмеялся дядя Хидоят.
— Ну, что я вам говорил?— Салим хлопнул в ладоши.— Проиграл — плати!
— Э, нет! Пока сам не услышу, не поверю.
Салим притворно-умоляюще посмотрел на старика.
— Расскажите, пожалуйста, вытряхнем как следует карман этого неверующего. Подумаешь — брат директора!
— Ну, ладно, если за моим рассказом последует угощение для всех—быть по-вашему. Посмеюсь с вами вместе — время пролетит незаметно, а мудрые люди говорят, что время, которое смеешься, не засчитывается, наоборот, прибавляется к жизни.— Он подвинулся ближе к легче, устроился поудобнее.— Что за наслаждение, эта печка! Согревает мои старые кости, согревает эту комнату, пусть согреет и вас...
«Удивительный старик дядя Хидоят,— думал Фируз,— не могу понять его. Они разыгрывают, желают посмеяться над ним, а он не видит, что ли? Или, будто поддаваясь, сам разыгрывает их?»
Все же Фируз не хотел быть свидетелем того, как двое пьяных веселятся, слушая рассказ старика. Он поднялся.
— Я, пожалуй, пойду.
— Ты ведь сказал — у тебя дело ко мне?
— Завтра у вас выходной? Я зайду к вам домой.
— Видать, дядя, разговор у него секретный,— съязвил на прощание Салим.
Фируз сделал вид, что не расслышал, и не торопясь направился к двери.
К вечеру подморозило. С гор спустился холодный туман,, окутал мутным покрывалом дома и деревья. Днем выглянуло солнце и быстро согнало выпавший
вчера снег, но все же зима брала свое, Фируз поежился, спрятал руки в карманы куртки. Разбитой, в выбоинах дорогой он не спеша направился в сторону райцентра. Промерзшая грязь скрипела и рассыпалась под сапогами.
«Когда же здесь наведут порядок, на этой проклятой дороге? Зимой грязь, летом пыль... Черт бы побрал этого директора! Перед конторой все заасфальтировал, возле гостиницы, где бывает начальство, тоже... А гараж в стороне, приезжим не виден, значит, пусть дорога остается в колдобинах, здание — развалюха. В дождливый день грязи по колено, того и гляди завязнешь... Да и Наимову что, имущество государственное, не его. Из-за того и машин у нас столько простаивает...»
Фируз почувствовал, что злится не только на директора и на этих нагловатых подвыпивших парней — Насира и Салима, но и на самого себя. Конечно, кому приятно смотреть, как унижают старого человека... Но что он мог сделать, чем помешать? И откуда только берутся такие — вроде Насира и Салима? Ведь пока не обсмеют, не обхамят, не унизят кого-нибудь, словно чувствуют себя обиженными жизнью, будто день прожит зря, и сон им будет не в сон... Почему так? Ведь оба они, как и он сам, и Сафар, и Назокат, и другие, выросли здесь, у подножия этих голубых гор, дышали тем же воздухом, пили воду из одного ручья. Тогда почему же выходит так, что один необуздан, а другой скромен, один умерен, а другой жаден до денег и барахла — на все пойдет, лишь бы его добыть... один приносит людям несчастья, другой предотвращает их? Неужели все это переходит от родителей к детям? Если так, то человека, сбившегося с пути, можно вернуть на дорогу добра?.. Наверное, можно. Только для этого нужно хотя бы немножко человеческого тепла, внимания и отзывчивости. В армии Фируз не раз и не два видел, как некоторые парни, пришедшие с «гражданки» даже с судимостями, постепенно выправлялись. Все зависит от самих людей, от коллектива, от общества. Потому и обидно, когда люди не находят времени друг для друга, когда видят, что кто-то ведет себя нагло, оскорбительно, и отходят в сторону, не хотят связываться — мол, черт с ним, к чему портить себе настроение? Да, бывает и так. И сам он тоже хорош...
Он вышел на главную улицу райцентра, освещенную и людную. Прохожие торопились добраться до теплых своих домов, укрыться от жгучего дыхания ночи. Однако Фируз, не замечая знакомых лиц, тихонько брел без цели, наедине со своими мыслями.
Сегодня утром в гараже был такой разговор.
Один из молодых водителей с уважением отозвался о дяде Хидояте: мол, на него можно положиться и, когда гараж сторожит он, можно быть спокойным за свою машину.
Салим, помогавший Насиру менять колесо на его грузовике, поднял голову:
— Э, приятель, что говоришь? У твоего дяди Хидоята мозги набекрень съехали — клоун он!
— Я не про мозги, а про глаза, глаза у него зоркие — вот тебе и не нравится,— засмеялся парень.— Когда он сидит у ворот, отсюда ничего не можешь вынести. Вот и обижаешься.
— Кажется, ты меня плохо знаешь, приятель,— не уступал Салим.— Да я, если захочу, зрачок у него из глаза украду! Зоркий, а, надо же! Я же говорю, у него мозги не на месте — чего ж тогда называют его Хидоят-афанди? Клоун он, точно...
— А потому афанди, коротыш, что он, открытый, простодушный человек, одинаков что со старыми, что с малыми.
— Это кто тебе тут коротыш, а? Да я тебе за неделю машину по винтику разберу, ничего не оставлю!— пригрозил Салим.
— Ладно, не злись, это я так, в шутку...— Парень поспешил замять разговор.
Все в гараже знали, что Салим нечист на руку. А если имел на кого зуб — способен был свинтить кое- что с совершенно исправной машины и, помучив всласть ее хозяина, продать за тройную цену ему украденные у него же детали. И никому пока не удавалось его поймать. Поэтому водители Салима побаивались.
Фируз в это время копался в моторе своей машины и в разговор не вмешивался.
Насир с Салимом укрепили колесо на оси, убрали из-под машины домкрат и, присев на подножку, вытащили сигареты, хотя курить в гараже запрещалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43