Огонь казачьей батареи прекратился.
Всю ночь рыли окопы, делали укрытия для орудий. Спали урывками, по очереди, тут же в окопах, благо не было дождя.
Рано утром, только начало светать, послышалась частая ружейная и пулеметная стрельба со стороны Царского Села, на левом фланге кронштадтцев, на участке их соседей, - слева от кронштадтцев оборону держали красногвардейцы. Раскольников выскочил на бруствер окопа. Там, в низине, стоял туман, ничего нельзя было разобрать даже в бинокль. Может быть, казаки пошли в атаку?
- Приготовиться к бою! - закричал он по линии окопов, услышал, как его команду передали дальше несколько раз, налево и направо, по всей длине позиций его отряда.
Подошел прапорщик, артиллерист.
- Похоже, разведка боем. Только чья? Наша? Их? - бормотал он, силясь хоть что-то разглядеть в тумане в свой бинокль. - Ни черта не видно.
Перестрелка стала стихать. Туман понемногу рассеивался. В той стороне, где стреляли, стали видны какие-то постройки, может быть, пристанционные. Правее и дальше была небольшая рощица, за ней деревня и паханые поля. Откуда скорее всего следовало ожидать атаки казаков? Пожалуй, от построек.
- В лоб, от лесочка, они не пойдут, не дураки, - будто прочитав его мысль, подтвердил артиллерист, - пустое пространство и в гору. Может, усилим левый фланг?
- Валяйте, - согласился Раскольников.
Прапорщик что-то еще хотел предложить, но в это время у них над головами затрещали разрывы шрапнельных снарядов, они едва успели вскочить в окоп, вжаться в его стенку. И тут же услышали характерный нарастающий гул движения большой массы конницы.
Подняли головы над бруствером. Снизу, из-за леска, выезжали всадники, сотни две-три казаков, и разворачивались в лаву, направляясь вверх, прямо на позиции кронштадтцев.
- Мать честная! - поразился артиллерист. - Они спятили! Куда прут? Ну мы их сейчас встретим.
Он выскочил из окопа, в два прыжка добрался до своего командного пункта, закричал в рупор:
- Батареи, товсь! Братцы! По Керенскому и Краснову с кронштадтским приветом! Картечью! Прямой наводкой! - командовал весело, не придерживаясь устава. Артиллеристы засуетились возле своих пушек, заряжали, крутили ручки поворотных механизмов, напрягались, ожидая завершающей команды.
Конная лава развернулась на добрые полверсты, казаки скакали коротким галопом, пока не горячили лошадей, покручивали головами налево-направо, выдерживая линию фронта. Как завороженный, следил Раскольников в бинокль за действиями выбранного им казака. Белобрысый, с желтыми усами и хищным оскалом, в мятой фуражке на ремешке, склонившись к шее своей рыжей лошади, казак, как и другие, крутил головой, поглядывая на соседей, шашку он держал опущенной у стремени. Но вот он еще ниже склонился к шее лошади, еще больше оскалился и стал колотить са погами по бокам лошади, разгоняя ее, поднял и завертел над головой шашку. И другие казаки, увидел Раскольников, завертели над головами шашками. До окопов донесся дикий вой и визг сотен мужских глоток.
И в этот миг прапорщик скомандовал:
- Огонь!
Одно за другим забухали трехдюймовые, затрещали винтовочные выстрелы матросов. И сразу изменилась картина боя. Первые орудия ударили по правому флангу наступавших, разрыв снаряда захватывал разом несколько всадников, валил вместе с лошадьми, образовывалась свалка, скакавшие сбоку шарахались от упавших, лава сжималась, и в эту уплотненную массу всадников всаживало снаряд очередное орудие.
- Заряжай! Огонь! Мать их! - увлеченно кричал в медную трубу прапорщик.
Потеряв из виду белобрысого казака, Раскольников схватился за винтовку. Стрелял, как все, почти не целясь, стараясь как можно скорее, перезарядив винтовку, послать пулю навстречу движущейся, опасно приближающейся массе всадников.
И еще раз изменилась картина боя. Не доскакав до позиций кронштадтцев саженей двухсот, казаки не выдержали огневого удара моряков и повернули коней.
- Хорошая работа? - весело прокричал, появляясь у окопа Раскольникова, прапорщик. Он ждал похвалы, и Раскольников ответил:
- Хорошая!
Казаки в беспорядке уносились обратно к рощице, батареи били им вслед, но уже не причиняя им вреда, не успевали менять наводку.
- Прекратить стрельбу! - скомандовал прапорщик.
И в этот момент вновь заработала казачья артиллерия. Один из снарядов, фугас, разорвался совсем близко от окопа Раскольникова и угодил в ездовых лошадей, которых подогнали, чтобы двигать одну из пушек на другую позицию. Раскольникова и прапорщика обдало грязью, смешанною с кровавыми ошметками конского мяса.
Чертыхаясь, прапорщик кинулся к пушке, там ранило или убило кого-то из обслуги, сам встал за наводчика.
- Заряжай! Огонь! Мать их…
Ему, должно быть, удалось накрыть казачью батарею, ее огонь внезапно прекратился.
Послышались стрельба и крики в районе железнодорожных домиков, из-за них выбежало несколько человек с винтовками. Это были красногвардейцы, они бежали вверх по косогору, к красногвардейским позициям.
За ними из-за домов вынеслась группа всадников в бурых папахах и темных черкесках, терские казаки. Один из них, похоже, был офицер, он скакал как бы поодаль от остальных. Казаки догнали двух отставших красногвардейцев и закружились вокруг них, взмахивая шашками. Еще один отставший красногвардеец почему-то бежал не вверх, а вдоль по косогору, за ним погнался офицер. Раскольников направил на него бинокль. Смуглое, с округлыми, как бы размытыми чертами бритое молодое лицо офицера показалось Раскольникову знакомым. И вдруг его даже в пот бросило от догадки: Трофим Божко!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129