Ликом они едины, ростом сходны и статью неотличимы. На каждого глянешь – залюбуешься, а на двоих-то – и подавно бы любоваться, когда б не дружины их, а в них – бояре да нарочитые мужи, и каждый силой и славой готов с любым тягаться, а уж тем паче со всяким, кто по ту сторону стола.
– ...Вот, стало быть, повел я рать к Саркелу, а там, как ты, отец, и молвил, пустехонько, бабы да старики. Мы, не мешкая, в плавнях схоронились, а чуть свет – глянь, пыль по степи до неба поднялась. Хан Буняк из набега на ясов ворочается. С ним полон и всякого добра несчитано-немеряно. Тут мы им на кичку-то сарынью и упали. Сколько от мечей наших полегло – и не счесть. А от стрел да копий – и того более... – осушая медвяную чашу, вещал Мстислав Владимирович.
– Эка невидаль! – хмыкнул брат его, Святослав. – Сонному хану кровь пустили да рухляди ясской возы умыкнули. То ли дело мы! Под самую Шарукань половцев гоняли, на Змиевых Валах головы им рубили, чтоб неповадно впредь им было в землях наших озоровать. Шургай-хан двух сынов выдал нам в полон да кровью их поклялся впредь рубежа, ему начертанного, не преступать. Все, батюшка, так сложилось, как ты сказал. – Святослав поднял чеканный кубок. – Здрав будь многие лета!
Владимир Мономах важным кивком ответил на заздравную речь сына. Победы не радовали его. Уж сколько раз сам он возвращался домой под этакий колокольный звон, сколько раз мудрый совет его помогал одолеть любого ворога, откуда б тот ни появился. И братья, и сыновья его нынче ходили в любимцах у провидения, да только, того гляди, великой ценой придется заплатить за нынешние пиры да полоны.
– Эк ты молвил, братец, – насупился Мстислав, – сущую нелепицу сболтнул! У Буняка-то войско небось вдвое было, не то что у Шуграйки плюгавого!
– Цыть! – рявкнул, поднимаясь из-за стола, Владимир Мономах. – По что, сыны мои, из края в край славные, петухами друг на друга скачете, по что волками зыркаете?! Выкиньте дурь из голов! Ступайте за мной! Слово вам желаю молвить.
Иоанн II, наследник цезарей, с угрюмым напряжением глядел на сына. «Если бы это был заговор и он желал убить меня, то вряд ли бы сейчас остановился посреди тронного зала. Здесь важно все сделать быстро, пока самого не проняла жуть от содеянного. Остановился – значит робеет, сам не ведает, что предпринять дальше. Тогда зачем этот маскарад?!»
– Что беспокоит моего сына и наследника? – наконец веско проговорил он, увещевающее качая головой. – Враг у стен Константинополя?
– Я тревожусь за свою жизнь, отец! – запальчиво бросил молодой Комнин. – Меня хотят убить. Даже здесь, во дворце, я не чувствую себя в безопасности.
– И поэтому ты пришел сюда в доспехах, точно собираясь идти в бой?
– Да, мой отец и государь. Кроме того, я привел сотню букелариев[8] и впредь намерен везде ходить с ними.
– Это прискорбно, – качая головой, вздохнул Иоанн II Комнин. – Всякому известно, что василевс ромеев и его наследник – желанный трофей для великого множества злодеев. Мы окружены врагами, мой дорогой сын, этого, увы, не изменишь. Но даже в таком случае следует помнить, что кесарь, повсюду шествующий за стеной телохранителей, вызывает лишь насмешки и подозрение в трусости. Государь может быть убит, если такова судьба и воля Господа, но он не имеет права давать своим подданным основания для презрения. Поведай мне, что случилось. Я полагаю, мы сможем разобраться в твоей беде.
– Сегодня ночью был убит Алексей Гаврас.
– Сын архонта[9] Херсонесской фемы? – Лицо василевса помрачнело. – Это очень скверно.
– Отец, погоди! Ну при чем здесь его родство?! – снова взорвался Мануил. – Алексей был назначен мне в пажи. Я велел ему отвести перековать коня. Уверен, что в темноте убийца принял его за меня. Он, должно быть, отлично знал и эти места, и то, как все проходит обычно на Сладких водах. Он просто не мог предположить, что кто-то станет возвращаться ночью в город.
– Конечно, – согласно кивнул император, – ворота закрыты.
– Кузни есть и по эту сторону ворот.
«Он начал опускаться до мелочей, – удовлетворенно подумал император, – стало быть, главная опасность уже позади».
– Да, это так.
– Убийца пытался утаить следы, он пробил горло бедного юноши клыком дикого вепря. Мы нашли этот клык неподалеку.
– Стало быть, душегуб был неопытен, иначе вряд ли он бы бросил свое оружие на месте преступления. Быть может, молодой Гаврас не поделил с кем-то одну из местных прелестниц? – Император хлопнул в ладоши, подзывая слугу. – Сообщите Михаилу Аргиру, что я желаю его видеть.
Ксенохийон[10], называвшийся «Золотой рог», располагался почти у самого берега обширной бухты, носившей то же имя. Здесь останавливались паломники, шедшие прикоснуться к гробнице императора Константина по дороге к святым местам далекого Иерусалима. Они были согласны на любые, самые скверные условия проживания, искренне веря, что питание черствыми лепешками и кислым вином, вкупе с прелой соломой вместо постели, несказанно приближают дух пилигрима к горним высям.
Однако кроме убогих странников-землетопов встречались и те, кто, сойдя на берег с корабля, желал вкусно поесть и хорошо выспаться, прежде чем продолжить далекое путешествие. Для таких в странноприимном доме имелись отдельные покои, отгороженные глухой стеной от приюта босоногих пилигримов. Но и здесь в обеденные часы было довольно многолюдно.
Человек, сидевший за столом в углу, казалось, старался не привлекать к себе внимания. И все же благородные посетители «Золотого рога», сами того не замечая, не спешили занимать свободные места рядом с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45