Потому, а вовсе не из-за страха перед византийцами и, конечно, не из-за эпидемии близорукости, охватившей их, сицилийцы не спешили сближаться с замеченным кораблем.
Как один из лучших капитанов Роже II, Анджело Майорано тоже прекрасно знал об этом. Одной рукой потрясая в воздухе бичом, другой распихивая столпившихся на палубе латников, он направился к кормовой надстройке, выкрикивая по пути яростные проклятия команде, Нептуну, нормандским собакам и всем, о ком только мог вспомнить в этот момент. Корабль неумолимо несло на скалы, и не было уже силы, способной остановить грядущее крушение.
– Слушай, капитан. – Лис уклонился от столкновения с протискивающимся Анджело Майорано и бросил на него недобрый взгляд. – Есть авторитетное мнение, шо счас тут начнется то, шо именуется «концы в воду». Я по молодости лет в тутошних местах на раскопе подрабатывал. В нашем мире, конечно. Здесь жуткое течение. Одна радость – к берегу. Валить отсюда надо. Чем хошь побожусь, драки не будет, будет большое джакузи нам всем.
Рыцарь с пристальным исподлобья взглядом печальных глаз оглянулся и кинул слово, которое, услышь его окружающие, мало что сказало бы им.
– Баренс?
Ответ вряд ли прояснил бы ближним суть вопроса.
– Уже. Пробиваемся к правому борту, к корме за веслами, прыгать лучше оттуда, – тут же прозвучало в голове рыцаря.
– Погоди, а девушки? Их надо спасти.
– Не бузи, капитан, я все понимаю, но, во-первых, счас пару сотен мужиков пойдет на дно – и это медицинский факт. Он тебя почему-то не волнует, — ожесточенно работая плечами и локтями, увещевал Лис. – Но спасти принцессу — это ж святое.
– Все здесь, кроме них, выбрали свою судьбу.
– А на это, как говаривал Глеб Жеглов, есть второй пункт. Ты думаешь, Майорано поперся на корму заметку в судовом журнале делать? Как пить дать, он все заранее спланировал.
Анджело Майорано не слышал переговоров своих диковинных пассажиров, да и услышав, понять бы не мог. Впрочем, меньше всего в этот момент его интересовали чьи б то ни было речи, будь то хоть святейший Папа или пророк Мухаммед. Ударом ноги распахнув дверь в роскошную каюту севасты, он быстро заскочил внутрь и тут же закрыл ее на засов.
– Прекрасные доньи и вы, святой отец, мы обречены! Корабль вот-вот разобьется о скалу! Гребцы – тупые скоты, но у нас еще имеется шанс. Течение здесь к берегу. Помогите мне выбить окно этим столом. – Он схватился за палисандровую столешницу. – Мы выбросим его, и сами прыгнем в воду. Он большой, и выдержит четверых, остальное течение сделает за нас. Но прошу вас, не медлите, умоляю! Сейчас все зависит от нашей ловкости и... действенности ваших молитв, падре. Давайте же, хватайте!
– Ну вот, я же говорил! – отключая картинку, наблюдаемую глазами Джорджа Баренса, объявил Лис, хватаясь за планшир фальшборта. – Эй, на дромоне! Бросайте все, прыгайте! – закричал он и, демонстрируя пример, сиганул в чуть зеленоватую воду.
Ступени княжьего терема были устелены бесерменскими[24] коврами и потому не скрипели под сапогами. Владимир Мономах ступал тяжело, с досадой чувствуя, как оставляют его неисчерпаемые, как прежде казалось, силы. Стражники наверху у входа скрестили копья за его спиной. Разбуди посреди ночи – они бы бойко отрапортовали, что в думную молельню никого пущать не велено, а коли силой пройти замыслит, то и валить без сожаления, невзирая кто таков. А уж в час, когда в думной молельне сам Великий князь для помышлений сокровенных уединяется, так и вовсе не то что человек слово молвить, и собака окрест тявкнуть не должна.
Князь спустился по лестнице, постоял перед дубовой, окованной железом дверью, дважды повернул закрепленное тут же массивное кольцо и при слабом колеблющемся свете факела увидел открывшуюся щель замочной скважины. Сняв с пояса ключ, он отворил хитроумный замок и, склонив голову, чтобы не зацепить низкую притолоку, вошел в темное помещение.
– Приветствую тебя, Великий князь! – раздалось из темноты.
– И тебе мой поклон, – молвил Владимир Мономах, держа перед собой испуганно мечущийся под низким сводом факельный огонь. Неровное пламя выхватывало из темноты странный, пожалуй, даже ужасающий предмет – человеческую голову в украшенном каменьями золотом венце. На лоб из-под венца выбивались длинные темные пряди волос, столь же темная, чуть седоватая борода едва не скрывала серебряное блюдо, на котором лежала голова. Князь поежился, сквозь пламя факелов поймав на себе немигающий взгляд ярких с поволокой желтых глаз.
– Что скажешь, княже? – как-то неестественно шевеля губами, проговорил человечий лик.
– Кинули жребий. Мстиславу идти.
– Это хорошо. Что же гнетет тебя?
– В Киеве неспокойно, – нехотя выдавил князь, – говорят, чудище какое-то в Днепре видели. Бают, лодку рыбацкую пополам, точно былинку, перекусило. А еще сказывают, корову утащило...
Владимир поймал себя на мысли, что ему мучительно, до зубной боли и дрожи в коленях не хочется касаться темы, ради которой он, собственно, и пришел сюда.
– Страшное чудовище, – негромко, с едва уловимой тенью насмешки проговорила голова. – Не беда, князь. Оно, может, и к добру, а не к худу. Вели Мстиславу чуть свет идти к берегу Днепра да взять какую-никакую коровенку с собой. Пусть загонит ее в реку да стегает, чтоб та мычала и воду коломутила. А как всплывет чудище ужасное – пусть тогда не зевает и рубит его что есть мочи. О том не печалься. Будет сыну твоему победа, а воинам его перед дальним походом – добрый знак.
– Как ты сказал, так и сделаю, – склонил голову Великий князь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45