– Негодяй, ты, что же, за глупца меня считаешь? – возмутился стоявший чуть поодаль Генрих Боклерк. – Или думаешь, я не слышу, что он молчит?
– Прикажете дальше тянуть? – опасливо глядя на буйного в гневе короля, спросил заплечных дел мастер.
Государь безмолвно приблизился, мрачно поглядел на изможденное лицо Сокса, прокушенную нижнюю губу, налитые кровью глаза и, покачав головой, протянул руку к палачу. Этого жеста было достаточно, чтобы тот бросился к ведерку, в котором напитывалась водой с уксусом спасительная губка. Вытащив ее из ведерка, король старательно протер лицо терзаемого и коротко скомандовал палачу:
– Ступай прочь!
Звероподобный мучитель резво бросился к двери пыточной камеры. Чуть замешкаешься выполнить приказ короля, и на дыбе придется висеть самому. Смерив взглядом улепетывающего палача, король устало опустился на деревянную раму, вдоль которой было растянуто тело барона, и заговорил почти увещевающе.
– Почему ты молчишь, Джон? Чего ты хочешь? Ну подумай сам, что дает тебе это глупое молчание? – Он сделал паузу, вероятно, ожидая хоть какого-нибудь ответа. Однако несчастный продолжал безмолвствовать. – Ну хочешь, я отпущу тебя? Верну тебе замок, дам золота, ты будешь жить в достатке тихо и спокойно, не зная ни в чем нужды. Ни один сосед, будь то нормандский барон или же аббат, не посмеет даже глянуть в твою сторону. Но вот это твое проклятие... – Он сделал паузу и вновь обтер губкой лицо Сокса. Тот прикрыл глаза, и со стороны какой-то миг казалось, что барон впал в забытье. Но в следующую минуту его зрачки вновь блеснули холодной ненавистью.
– Мой сын погиб. Ты знал об этом?
Сокс опустил ресницы, давая понять, что ему известно о несчастье, постигшем монарха.
– Вижу, знал. И что же, смерть Вильгельма доставляет тебе удовольствие?
Сокс молчал.
– Нет, ты не молчи, говори! – В голосе короля слышался прежний яростный напор. – Говори, смерть Вильгельма доставила тебе удовольствие? Ты был рад, что он утонул? – уже прокричал Генрих Боклерк, но тут же осекся. С тем же успехом можно было ругать и поливать хулой ну, скажем, кладбищенскую плиту. – Сними проклятие, Сокс, или скажи, что ты просто все выдумал, что смерть моего сына – нелепая случайность. Я прошу тебя. Ну что тебе заботы в том, что мой отец завоевал вашу землю? Ведь твой отец тоже не стал обнажать меч за юного Эдгара Этелинга и увел свой отряд в Нортумберленд, не правда ли?
И вновь молчание было ему ответом.
– За это мой отец жаловал твоего отца, и ты вырос бароном, а вовсе не рабом. Ты же сам намедни говорил, что ты – барон Джон Сокс, а не какой-нибудь Джон из Сокса. Отчего же теперь ты пытаешься смыть грязь одного греха, совершая другой? Разве я лично в чем-то виновен перед тобой? Ты пошел войной на меня. Я не разорял твои земли, не угонял твой скот, не покушался на честь жены или дочери твоей. Чем же тебе, честный малый Джон, я так не угодил? Разве не я смягчил законы в этой стране, разве не я дал ей порядок, о котором в прежние годы вы не могли и мечтать? Что же до остального, то кто только кого не захватывал. Когда-то и саксы пришли сюда чужестранными завоевателями. Не с ними ли дрался насмерть ваш легендарный король Артур? Все идет своим чередом, так, как должно идти. Отчего же ты, барон Сокс, мешаешь дать стране твоей покой и мир? Отчего своей изменой бросаешь тень на всех соотечественников твоего корня?
Барон Сокс глубоко вздохнул, и кадык на его небритой шее акульим плавником прокатился под натянутой кожей.
– Скажи, что проклятия нет и не было. Покайся, вернись под мою руку. Я даю слово короля, законного короля Британии, что никогда не вспомню тебе этих дней, хоть бы ты прожил еще сто лет.
– Мои дни сочтены, мне нет нужды в твоей милости, – едва шевеля искусанными губами, проговорил Джон Сокс. – Но ты бы и не смог исполнить данное слово. Змеи ползут к дому твоему. Где бы ни преклонил ты главу свою, глаза их следят за тобой. Род твой обречен. И нет спасения ни ему, ни тебе. А теперь, где твои кони, Генрих Боклерк?
Вальдар Камдил сидел на каменной скамье полуразрушенного херсонесского театрона и размышлял о превратностях судьбы. Запущенный вид древних подмостков наводил на грустные мысли. Когда-то здесь располагалась крепостная стена, потом город разрастался, и ее снесли, чтобы построить новую дальше, а на месте античной куртины зазвучали величественные поэмы Гомера и острые сатиры Аристофана. Но и этому пришел конец. И уже в IV веке нашей эры едва-едва обретшее силы христианство гневно осудило творившиеся здесь «бесовские игрища» и в назидание театралам обуянная священным рвением паства воздвигла храм прямо внутри широкого полукруга охваченной трибунами арены. Камдил помнил те времена, когда не стало и храма. Так же, как эти скамьи и найденные поблизости захоронения и остатки кузни, храм стал лишь объектом пристального изучения потомков, а порою вовсе даже и не потомков тех, кто сновал нынче по оживленным улицам этого крупного портового города.
Чувство некоего ложного всезнания задавало размышлениям мессира рыцаря тон возвышенно-печальный, так что он едва отвлекся, услышав поблизости шаги напарника.
– Так, капитан, все зашибись, одно плохо.
– Что еще? – вскинул брови рыцарь.
– В этом городе нет ни одного приличного ресторана, шоб вечером мы могли достойно отпраздновать законный результат нашего маленького трудового подвига.
– Так. – Вальдар сплел пальцы. – А подробнее?
– Не, мне кажется, ты меня в чем-то подозреваешь. Я шо, похож на человека, который способен кого-то безвозмездно обмануть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45