Наконец она легла на голые нары – матраса не было – и сжалась в комок.
Ноги у нее дрожали, двигаться она не могла, да и не хотела. По краям комнаты ползали черные пятна.
Ей хотелось умереть.
Казалось, прошли месяцы, прежде чем полицейские отвели ее из камеры в комнату для допроса. По пути она обеими руками держалась за живот – ей казалось, что у нее вот-вот вывалятся внутренности. В квадратной комнате шириной десять футов стояли стол и два стула. Один из копов, молодой и мускулистый, занял позицию у двери; другой сел. Этот был намного старше, с желтой, как у мумии, кожей и черными усищами, похожий на шулера с Миссисипи конца прошлого века. Это он взял ее за руку и подтащил к столу.
– Смотрите, как вы себя истыкали! – он указал на рубец у сгиба локтя, где вена почти исчезла, спрятавшись куда-то в кость от беспрерывных уколов.
После этого черноусый вытряхнул на стол ее сумочку. Оттуда посыпались презервативы, помада, грязные трусы и бумажные салфетки. Он поместил среди всего этого вытащенную из ее туфли капсулу с наркотиками и завел свою песню:
– Закон позволяет, леди, вкатить вам семь лет за хранение наркотиков, а вы в такой форме, что вам и минуты кажутся годами. Решайте.
– Назад в камеру, – пояснил мускулистый, – или на все четыре стороны.
– Да, – подтвердил черноусый. – Вместе со всем, что лежит на столе. Повторяю: со всем. Только назови своего пушера Торговец наркотиками (сленг).

.
– И своего сутенера.
– Тогда мы сможем...
– ...всегда можно договориться...
– ...такая бедная больная девушка...
– ...а если не скажешь, то что нам остается? – черноусый пожал плечами, выставив ладони вперед, как делают французы.
Но она ничего не говорила. Наконец копам надоело с ней возиться, и в 4.30 утра они выписали ей бумагу и выставили на улицу.
"Джонни. Нужно найти Джонни, – думала она, – Джонни, умоляю тебя, дай мне дозу".
Сперва она пошла в комнатку, которую они снимали в дешевом клоповнике. Вывеска снаружи гласила: «Холодная и горячая вода в каждом номере. Приемлемые цены». Но Джонни там не было, и с ним исчез весь запас наркотиков.
У выхода ей преградил дорогу пьяный. У него было бледное вытянутое лицо и длинные желтые зубы, как у грызуна. Улыбаясь ей застывшей улыбкой, он отхлебнул из пузырька лосьон для бритья «Аква Вельва». Под ногами у него пузырилась лужа мочи, смешанной с дождем.
Она с отвращением протиснулась в дверь мимо него.
– П-поцелуй меня, – промямлил он, но она уже спешила вниз по Кэррел-стрит. Прикосновение к кирпичам дверного проема напомнило ей про Стену.
Светофоры на пересечении Пендер и Мейн горели красным, отражаясь в бесчисленных капельках тумана. Казалось, что на город льется кровавый дождь. Женщина оглянулась назад, на Пендер-стрит.
Китайский квартал в пять утра выглядел нереальным. Тайна, которой испокон веков запад окутывал Восток, казалась здесь почти осязаемой. Женщина глядела на фасады домов, разрисованные, как китайские маски. Окна их глядели на улицу мертвыми глазами. В одном из этих домов жил когда-то Сунь Ятсен Сунь Ятсен – первый президент Китая, деятель освободительного движения. Долго жил в эмиграции.

; в другом собирались тайные общества, окруженные завесой тайны, плотной, как дым их опиумных фабрик. Под улицей, где она сидела, шли откуда-то куда-то давно забытые потайные ходы.
Женщина, конечно, ничего этого не знала, как не знала ничего об этом городе. Она пробыла здесь всего четыре дня.
Медленно поднявшись на ноги, она побрела к отелю.
Стена стояла прямо возле «Рук лунного света» – паба при отеле. Она была выстроена из старого кирпича, раскрашенного красными и белыми полосами, как старинный шест парикмахера. Белые полосы проститутки и приспособили для обмена посланиями, оповещая друг друга о хороших или, наоборот, опасных клиентах. Например: «Голубой „понтиак“. Это жмот», – или «Берегись легавых!» с номером машины. Иногда здесь оставляли сообщения для своих подопечных и сутенеры. Такие, как Джонни.
С нарастающим чувством паники она искала на белых полосках знакомые каракули.
О Боже, нет! Он ничего ей не оставил!
Она не заметила автомобиль, выехавший из-за угла. Он ехал с Мейн-стрит, скрипя шинами по мокрому тротуару. Номерной знак был залеплен грязью. В десяти футах от женщины он вырулил к обочине и остановился. Мотор замолчал, и окошко водителя открылось.
Услышав фырканье мотора, она обернулась.
– Что, хочешь трахнуться? – ее голос сел до еле слышного сипения.
Она попыталась заглянуть водителю в лицо; в ее деле это было не лишним. Только вчера она слышала, как один клиент задушил проститутку нейлоновым чулком.
Но лицо его пряталось в тени, и она смогла разглядеть только блестящие глаза. Это ей не понравилось.
– Ладно, – она повернулась, чтобы уйти.
– Постойте-ка, леди. У вас больной вид.
– Отъебись, – бросила она через плечо.
– Слушайте, если вам нужна доза, то у меня есть. Я охотно поделюсь в вами, вы мне нравитесь.
– Нет! – крикнула женщина, и тут ее тело опять свело судорогой. Худшей, чем раньше.
Она почти упала в предусмотрительно распахнутую дверцу машины. Взревел мотор, и они умчались в сочащуюся дождем темноту.

* * *

11.45
Дождь в это утро кончился рано, и теперь клены, окружавшие теплицу, полыхали буйством осенних красок. Мазки красного, желтого и оранжевого резко выделялись на фоне серо-зеленых вод Английской бухты, испещренных белыми гребнями волн. Октябрьское солнце светило сквозь стекло, отражаясь радугой в шеренгах призм. Внутри сияла другая радуга – разноцветные розы.
Они покрывали весь пол теплицы, располагаясь по сортам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95