— Можешь ли ты сказать, что ждет впереди меня и моих друзей? Нам мало что известно о землях, в которые мы идем.
Собака с шумом вздохнула:
— Откуда мне об этом знать?
— Я не сказал, что ты знаешь, — спокойно ответил пастух. По другую сторону от огромного кота Симна издавал во сне булькающие поросячьи звуки. — Я спросил, можешь ли ты это узнать.
Собака внимательно посмотрела в его красивое честное лицо.
— Ты интересный человек, Этиоль Эхомба. Думаю, что ты тоже мог бы пасти молнии.
Он улыбнулся:
— Даже если бы такое было возможно, а это не так, то много ли с молний настрижешь?
— Понятия не имею. Вдруг ими можно кормить машины…
Приняв решение, овчарка поднялась, вытянула перед собой передние лапы, распрямила задние, зевнула и жестом поманила Эхомбу за собой.
Она остановилась в уютном дальнем углу комнаты перед деревянным ящиком двух футов высотой со скошенной вперед крышкой. На крышке кто-то большим ножом вырезал пару скрещенных костей с собачьим сердцем над ними и отпечатком лапы внизу.
— Открой.
На мгновение Эхомба заколебался. Его мать и отец, тети и дяди, старики в деревне частенько рассказывали детям истории о колдунах и колдуньях, ведьмах и чародеях, которые могли превращаться в орлов или лягушек, рориксов или огромных саблезубых кошек. Он рос, слушая сказки о некромантах, способных становиться похожими на деревья, чтобы незаметно подслушивать и подсматривать за людьми, и о таких, что умели оборачиваться барракудами и откусывали ноги беспечным сборщикам моллюсков. Еще ходили слухи об отшельниках, которые по ночам становились летучими мышами-кровопийцами, о женщинах, похожих на пугала и умевших превращаться в ветер. Про иных говорили, будто они могут сбрасывать с себя кожу, словно рубаху или набедренную повязку. А некоторые отращивали длинные клыки и когти, а их глаза, рассказывали, сверкали, как маленькие огненные луны.
Но ему никогда не приходилось слышать, чтобы среди самих животных жили колдуны, которые никогда раньше не были людьми. Он так и сказал овчарке.
— А ты думаешь, что только среди людей есть волшебники и провидцы? У животных существует собственная магия, которой мы очень редко делимся с вами. Большую ее часть вы просто не поймете, кое-что вам и магией-то не покажется. Вы все видите по-другому, слышите по-другому, для вас вещи имеют иной запах и вкус. Почему бы и нашему колдовству не быть другим? — Глаза цвета расплавленного янтаря уставились на пастуха. — Если тебе нужна моя помощь, Этиоль Эхомба, ты должен открыть ящик.
Он все еще колебался. Бросив взгляд назад, Эхомба увидел, что его товарищи по-прежнему спят. Из единственной спальни в домике не доносилось ни единого звука.
— А Куберт знает?
— — Конечно, знает. — Она потерлась мордой о тыльную сторону его ладони, ткнувшись в руку влажным носом. — Невозможно жить вместе с колдуньей и не знать, кто она такая. Человек или собака, кошка или мышь — все мы одинаковы. Некоторые вещи нельзя скрывать вечно даже от тех, кого любишь.
— А сам он не обладает магической силой?
— Совершенно никакой, — заверила овчарка. — Но ко мне относится хорошо. У меня каждый день свежая вода, и мне не нужно самой добывать себе пищу. — На какой-то миг в ее глазах вспыхнуло нечто несобачье. — Нам тут удобно вдвоем, и если бы появилась хорошая женщина или крепкий пес, никто из нас не возражал бы, чтобы другой обзавелся парой. Мы во многих отношениях дополняем друг друга. — Она снова повела своим черным носом. — Ящик.
Длинные сильные пальцы пастуха продолжали блуждать по крышке.
— А что там?
— Собачье колдовство.
Подняв крышку и прислонив ее к стене, Эхомба заглянул внутрь. Он не увидел ни хрустального шара, ни золотого камертона. Не было ни пузырьков со снадобьями, ни пронзенных иголками кукол. В коробе вообще было мало вещей, а те, что там лежали, могли задержать внимание раздраженного вора не более чем на секунду.
Несколько старых костей, с виду давно испортившихся и изрядно пожеванных; длинная полоска старой толстой кожи, тоже сильно искусанной; мячик из твердого каучука, с которого давно сошла вся краска; палка из какого-то хорошо отполированного желтого дерева, покрытая следами зубов; несколько кусочков ароматического корня — вот и все, что составляло содержимое ящика.
— Мои сокровища, — пробормотала Роили. — Вынь их и разложи перед камином.
Эхомба смотрел, как собака-ведьма лапами передвигает все это в определенном порядке: кости туда, палку сюда, мячик на свое место, кожаный ремешок свернут, а корешки аккуратно все обрамляют. Подвигав предметы носом туда-сюда, собака закончила приготовления. Когда все было в порядке, она легла на живот, запрокинула назад голову и начала негромко рычать и повизгивать. Спящие Симна и Алита даже не пошевелились, но снаружи донеслось завывание волков, чей сон был потревожен. Эхомба ощутил в глубине души какое-то смутное беспокойство, некое примитивное и древнее чувство, которое отчетливо говорило о многовековой связи между собакой и человеком.
Повизгивание и подвывание Роили варьировались каким-то таким образом, как Эхомба никогда раньше у собак не слышал. Это был не язык в том смысле, как он его понимал, а что-то более глубинное и в своем роде не менее сложное. Здесь содержалась мудрость, недоступная людям, сокровенные знания существ, передвигавшихся на четырех конечностях, а не на двух. Мудрость запахов, которых человеку никогда не узнать, и небывалой остроты слуха. С таким опытом и такими чувствами доступны иные знания, и Роили ими владела.
Внутри раскаленных недр камина что-то щелкнуло, отчего подпрыгнул мерцающий уголек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112