Через несколько дней, вечером, мне показали пленки. На них было запечатлено очень много интересующих нас лиц, но тех, кого мы искали, не было.
Еще через неделю на ленте появился человек, который торопливо, с испуганным выражением лица шел к зданию русского торгового представительства. Покидая здание, он на секунду остановился в нерешительности, видимо, не зная, куда направиться. Когда я показал пленку агенту Р-17 (молодая прибалтийская немка к тому времени стала уже нашей сотрудницей), ее глаза загорелись ненавистью: «Это он».
Мы напряженно ожидали следующего посещения. Через пять дней Вильгельм Фитингоф во второй раз появился перед русским торговым представительством, после чего скрылся в одном из доходных домов Восточного Берлина. Как и предполагалось, вся троица сменила имена и паспорта. Старшего брата звали теперь Эгон Альтманн, младшего — Вильгельм Обберайтер; жена взяла себе имя Мария Шульце. В то же время они сохранили в неприкосновенности свои личные отношения: они жили вместе в одной квартире, и, как казалось, относились друг к другу очень хорошо. Жильцы дома похвально отзывались о прилежных беженцах из Прибалтики в Германию. — Прим. перев.

, усердным трудом сумевших обеспечить себе приличное существование. Эгон и Вильгельм, по словам жильцов, были представителями какой-то фирмы, обслуживающей рестораны и гостиницы, а также имели дела с различными маклерами. Мужчины много разъезжали, а Мария Шульце вела очень замкнутый образ жизни.
Упоминание о маклерах навело нас на интересный след. Один из маклеров сообщил нам, что Эгон Альтманн связался с ним по поводу приобретения гостиницы, желая, как он выразился, достойным образом потратить полученное большое наследство. У маклера как раз была присмотрена такая гостиница. Они договорились, что Альтманн платит наличными двести тысяч рейхсмарок, а оставшуюся часть стоимости в размере трехсот тысяч марок маклер должен был получить в ипотечном банке под залог недвижимости. Ремонт и переоборудование гостиницы производились за счет покупателя.
Советам это дело обходилось недешево. Мы были уверены, что и нам немало перепадет от их щедрот. Но пока мы так и не выяснили, каким целям должен служить этот отель, так как русские действовали чрезвычайно осторожно. Мы прождали целых две недели, но так ничего и не случилось. И вот однажды вечером явился руководитель одной из наших групп наблюдения и сообщил: Мария Шульце сегодня получила письмо, которое ей доставил мальчик. К нему, по словам нашего сотрудника, недалеко от квартиры подошел незнакомец и попросил отнести письмо, дав щедро «на чай». В 21 час Мария покинула квартиру и села в такси. В данный момент, сообщил руководитель группы, за ней следует патруль.
Через двадцать минут поступило сообщение, что Мария Шульце вышла у вокзала Бельвю и быстро села в медленно проезжавший мимо лимузин темного цвета. В ходе дальнейшего преследования в сторону Ванзее след, однако, был потерян. Через три часа пост наблюдения, установленный перед домом Фитингоф, сообщил, что Мария вернулась домой пешком.
Я был рассержен тем, что мы не использовали для преследования более быстроходного автомобиля и не сумели даже установить номер лимузина. К тому же вся эта слежка тянулась слишком долго. Сотрудники были срочно нужны мне для других целей. Поэтому я искал способ ускорить расследование дела. Может быть, размышлял я, эту троицу можно «ухватить» за ее самое слабое место — я имел в виду младшего Фитингофа, бывшего жениха нашей новой сотрудницы Р-17. Ему можно было, например, пообещать безмятежную жизнь за границей вместе с невестой (Р-17), и даже использовать его как орудие против его брата и золовки.
В тот же день нам удалось незаметно для посторонних захватить его. Когда он переходил улицу, «шофер такси» спросил его, как проехать туда-то, и, не успел он что-либо ответить, как уже сидел на заднем сиденье машины, стиснутый с двух сторон двумя нашими сотрудниками. Когда его привели ко мне, он выглядел крайне нервным и потерянным. Я намеренно вел себя с ним довольно пренебрежительно; не скрывая своего презрения, я окинул его изучающим взглядом и сказал: «Ну, что же вы желаете мне сообщить, предатель? Если вы скажете правду, закон будет милостивым к вам, но попробуйте солгать мне хоть в одном слове — вам быстро придет конец».
В ответ он разразился горькими рыданиями. Начав давать показания, он обвинял во всем жену своего брата — она, по его словам, была настоящим дьяволом, это она ввергла своего мужа и его в несчастье. Он сообщил, что еще до замужества она была связана с советской разведкой, которая возлагала на нее большие надежды. Поэтому-то ей доверили такое важное задание; она полностью подчинила мужа своей воле, он покорен ей и делает все, что она требует. Будучи фанатичной коммунисткой, она, в случае предательства, не остановилась бы, по его словам, перед тем, чтобы передать мужа или его в руки русским. Здесь он упомянул имя агента Р-17. В качестве защитной меры против нее Мария предложила сменить имена и фамилии.
Рассказывая о «крупном задании», Вильгельм Фитингоф медленно обретал присутствие духа. Так как Советы опасались усиленного наблюдения за своими официальными учреждениями в Берлине, им пришла мысль купить гостиницу, которая должна была служить местом явки курьеров и в то же время пунктом предварительной проверки многочисленных поступающих сообщений, в особенности военной информации. Пять русских офицеров намечено было ввести в состав персонала будущей гостиницы. Марии поручили контроль за связниками, его брату —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170