Больно уж таинственного хода мысли был мужчина.
Немой сцене положило конец появление нового персонажа, бесшумно выплывшего откуда-то из внутренних губернаторских покоев. Это был высокий тощий старик в потертой ливрее с лысым блестящим черепом и лоснящимися расчесанными бакенбардами. В руках старик держал серебряный поднос с какими-то склянками и стаканчиками.
- Ваше сиятельство, - сварливо сказал ливрейный.
- Пора от запора отвар кушать. Сами потом жаловаться станете, что Фрол не заставил. Забыли, как вчера-то кряхтели да плакались? То-то. Нут-ко, ротик раскройте. Такой же тиран, как мой Маса, подумал Фандорин, хотя обличья прямо противоположного. И что за порода этакая на нашу голову!
- Да-да, Фролушка, - сразу же капитулировал князь.
- Я выпью, выпью. Это, Эраст Петрович, мой камердинер Ведищев Фрол Григорьич. С младых ногтей меня опекает. А вы что же, господа? Не угодно ли? Славный травничек. На вкус гадкий, но от несварения исключительно помогает и работу кишечника стимулирует превосходнейшим образом. Фрол, налей-ка им.
Караченцев и Фандорин от травничка наотрез отказались, а Хуртинский выпил и даже уверил, что вкус не лишен своеобразной приятности.
Фрол дал князю запить отвар сладкой наливочкой и закусить тартинкой (Хуртинскому не предложил), вытер его сиятельству губы батистовой салфеточкой.
- Ну-с, Эраст Петрович, какими же такими особыми поручениями мне вас занять? Ума не приложу, - развел руками замаслившийся от наливочки Долгорукой. - Советников по таинственным делам у меня, как видите, хватает. Ну да ничего, не тушуйтесь. Обживитесь, присмотритесь…
Он неопределенно махнул и мысленно прибавил: «А мы пока разберемся, что ты за воробей».
Тут допотопные, с измаильским барельефом, часы гулко пробили одиннадцать раз, и подстегнулось третье звено, замкнувшее фатальную цепочку совпадений.
Дверь, что вела в приемную, распахнулась безо всякого стука, и в щель просунулась перекошенная физиономия секретаря. По кабинету пронесся невидимый, но безошибочный ток Чрезвычайного События.
- Ваше сиятельство, беда! - дрожащим голосом объявил чиновник. - Генерал Соболев умер! Тут его личный ординарец есаул Гукмасов.
На присутствующих эта новость подействовала по-разному - в соответствии со складом натуры. Генерал-губернатор махнул на скорбного вестника рукой - мол, изыди, не желаю верить - и той же рукой перекрестился. Начальник секретного отделения на миг приоткрыл глаза в полную ширину и немедленно опять смежил веки. Рыжий обер-полицеймейстер вскочил на ноги, а на лице коллежского асессора отразились два чувства: сначала сильнейшее волнение, а сразу вслед за тем глубокая задумчивость, не покидавшая его в продолжение всей последующей сцены.
- Ты зови есаула-то, Иннокентий, - мягко велел секретарю Долгорукой. - Вот ведь горе какое.
В комнату, чеканя шаг и звеня шпорами, вошел давешний лихой офицер, что не пожелал в гостинице броситься в объятья Эрасту Петровичу. Теперь он был чисто выбрит, в парадном лейб-казацком мундире и при целом иконостасе крестов и медалей.
- Ваше высокопревосходительство, старший ординарец генерал-адъютанта Михал Дмитрича Соболева есаул Гукмасов! - представился офицер. - Горестная весть… - Он сделал над собой усилие, дернул разбойничьим черным усом и продолжил. - Господин командующий 4-ым корпусом прибыл вчера из Минска проездом в свое рязанское имение и остановился в гостинице «Дюссо». Сегодня утром Михал Дмитрич долго не выходил из номера. Мы забеспокоились, стали стучать - не отвечает. Тогда осмелились войти, а он… - Есаул сделал еще одно титаническое усилие и добился-таки, договорил, так и не дрогнув голосом. - А господин генерал в кресле сидит. Мертвый… Вызвали врача. Говорит, ничего нельзя сделать. Уж и тело остыло.
- Ай-ай-ай, - подпер щеку губернатор. - Как же это? Ведь Михаил Дмитриевич молод. Поди, и сорока нет?
- Тридцать восемь ему было, тридцать девятый, - тем же напряженным, вот-вот сорвется, голосом доложил Гукмасов и быстро заморгал.
- А что за причина смерти? - спросил Караченцев, нахмурившись. - Разве генерал болел?
- Никак нет. Был здоров, бодр и весел. Врач предполагает удар либо паралич сердца.
- Ладно, ты иди, иди, - отпустил ординарца потрясенный известием князь. - Все, что нужно, сделаю и государя извещу. Иди. - А когда за есаулом закрылась дверь, сокрушенно вздохнул. - Ох, господа, теперь начнется. Шутка ли - такой человек, любимец всей России. Да что России - вся Европа Белого Генерала знает… А я к нему сегодня с визитом собирался… Петруша, ты отошли депешу государю императору, ну, сам там сообразишь. Нет, наперед покажи мне. А после распорядись насчет траура, панихиды и… Ну, сам знаешь. Вы, Евгений Осипович, порядок мне обеспечьте. Как слух пройдет, вся Москва к Дюссо хлынет. Так смотрите, чтоб никого не передавили, расчувствовавшись. Я москвичей-то знаю. И чтоб чинно все было, прилично.
Обер-полицеймейстер кивнул и взял с кресла папку для доклада.
- Разрешите идти, ваше сиятельство?
- Ступайте. Охо-хо, шуму-то, шуму-то будет. - Князь вдруг встрепенулся. - А что, господа, ведь, пожалуй, и государь прибудет? Непременно прибудет! Ведь не кто-нибудь, сам герой Плевны и Туркестана Богу душу отдал. Рыцарь без страха и упрека, недаром Ахиллесом прозван. Дворец кремлевский надо подготовить. Это уж я сам…
Хуртинский и Караченцев подались к двери, готовые к исполнению полученных поручений, а коллежский асессор как ни в чем не бывало сидел в кресле и смотрел на князя с некоторым недоумением.
- Ах да, голубчик Эраст Петрович, - вспомнил про новенького Долгорукой. - Не до вас теперь, сами видите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14