Дальнейшие передвижения коллежского асессора ограничивались пределами гостиницы и происходили по маршруту: вестибюль - швейцарская - ресторан. Переговоры с гостиничной прислугой заняли не час и не два, так что у двери отсека, который в «Дюссо» уже прозвали «соболевским», Эраст Петрович появился ближе к вечеру, когда тени стали длинными, а солнечный свет густым и тягучим, как липовый мед.
Фандорин назвался жандарму, сторожившему вход в коридор, и был немедленно впущен в царство печали, где говорили только шепотом, а передвигались исключительно на цыпочках. Номер 47, куда вчера въехал, доблестный генерал, состоял из гостиной и спальни. В первой из комнат собралось довольно много народу - Эраст Петрович увидел Караченцева с чинами жандармерии, адъютантов и ординарцев покойного, управляющего гостиницей, а в углу, ткнувшись носом в портьеру, глухо рыдал камердинер Соболева, известный всей России Лукич. Все словно ждали чего-то, то и дело поглядывая на закрытую дверь спальни. К Фандорину подошел обер-полицеймейстер и вполголоса пробасил:
- Профессор судебной медицины Веллинг проводит вскрытие. Что-то долго очень. Поскорей бы уж.
Словно вняв пожеланию генерала, белая, с резными львиными мордами, дверь дернулась и со скрипом отворилась. В гостиной сразу стало очень тихо. На пороге появился седой господин с брыластым, недовольным лицом, в кожаном фартуке, над которым посверкивал эмалью аннинский крест.
- Ну вот, ваше превосходительство, кончено, - мрачно произнес брыластый, который, видимо, и был профессором Веллингом. - Могу изложить.
Генерал оглядел комнату и повеселевшим голосом сказал:
- Со мной войдут Фандорин, Гукмасов и вот вы. - Он небрежно мотнул подбородком на управляющего. - Остальных прошу дожидаться здесь.
Первое, что увидел Эраст Петрович, войдя в обитель смерти, - перетянутое черным шарфом зеркало в игривой бронзовой раме. Тело усопшего лежало на на кровати, а на столе, видимо, перетащенном из гостиной. Взглянув на очерченный белой простыней контур, Фандорин перекрестился и на минуту забыл о следствии, вспомнив красивого, храброго, сильного человека, которого знал когда-то и который теперь превратился в продолговатый предмет неясных очертаний.
- Дело очевидное, - сухо начал профессор. - Ничего подозрительного не обнаружено. Я еще сделаю анализы в лаборатории, но абсолютно уверен, что жизнедеятельность прекратилась в результате паралича сердечной мышцы. Налицо также паралич правого легкого, но это, вероятнее всего, не причина, а следствие. Смерть наступила мгновенно. Даже окажись рядом медик, спасти все равно не удалось бы.
- Но ведь он был молод и полон сил, прошел через огонь и воду! - Караченцев приблизился к столу и отвернул край простыни. - Неужто просто взял и умер?
Гукмасов отвернулся, чтобы не видеть мертвого лица своего начальника, а Эраст Петрович и управляющий, наоборот, подошли поближе. Лицо было спокойным и значительным. Даже знаменитые размашистые бакенбарды, по поводу которых так подшучивали либералы и насмешничали иностранные карикатуристы, в смерти пришлись кстати - обрамляли восковой лик и придавали ему еще больше величия.
- Ох, какой герой, истинный Ахиллес, - пробормотал управляющий, на французский манер рокоча буквой "р".
- Время смерти? - спросил Караченцев.
- Между первым и вторым часом ночи, - уверенно ответил Веллинг. - Не ранее, но и никак не позже. Генерал повернулся к есаулу:
- Что ж, теперь, когда причина смерти установлена, можно заняться деталями. Рассказывайте, Гукмасов. И поподробней.
Поподробней есаул, видимо, не умел. Его рассказ вышел коротким, но, впрочем, исчерпывающим:
- Прибыли с Брянского вокзала в шестом часу. Ми-хал Дмитрич отдохнул до вечера. В девять ужинали в здешнем ресторане. Потом поехали кататься по ночной Москве. Никуда не заезжали. Вскоре после полуночи Михал Дмитрич сказал, что желает вернуться в гостиницу. Хотел сделать какие-то записи, он над новым боевым уставом работал…
Гукмасов покосился на бюро, стоявшее подле окна. На откидной доске были разложены бумаги, чуть в стороне - небрежно отодвинутое полукресло. Евгений Осипович подошел, взял исписанный листок, уважительно покивал.
- Распоряжусь, чтобы всё собрали и переправили государю. Продолжайте, есаул.
- Господам офицерам Михал Дмитрич велел располагать собой. Сказал, что дойдет пешком, хочет прогуляться.
Караченцев насторожился:
- И вы отпустили генерала одного? Ночью? Довольно странно!
Он многозначительно взглянул на Фандорина, но того эта подробность, кажется, нисколько не заинтересовала - коллежский асессор подошел к бюро и зачем-то водил пальцем по бронзовому канделябру.
- Поди-ка с ним поспорь, - горько усмехнулся Гукмасов. - Я сунулся было - так глянул, что… Да ведь он, ваше превосходительство, не то что по Москве ночной, по горам турецким и степям текинским в одиночку разгуливал… - Есаул мрачно покрутил длинный ус. - До гостиницы-то Михал Дмитрич дошел. До утра вот не дожил…
- Как вы обнаружили тело? - спросил обер-полицеймейстер.
- Вот здесь сидел, - показал Гукмасов на полукресло. - Назад откинувшись. И перо на полу…
Караченцев присел на корточки, потрогал чернильные пятна на ковре. Вздохнул:
- Да уж, пути Господни…
Наступившую печальную паузу бесцеремонно нарушил Фандорин. Полуобернувшись к управляющему и по-прежнему поглаживая злосчастный канделябр, он громким шепотом спросил:
- А что это у вас электричество не заведено? Я еще давеча удивился. Такая современная г-гостиница, а даже газа нет - свечами нумера освещаете.
Француз принялся было объяснять, что со свечами бонтоннее, чем с газом, а электрическое освещение уже есть в ресторане и к осени непременно появится на этажах, но Караченцев прервал не относящуюся к делу болтовню сердитым покашливанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14