Великолепное зрелище и великолепный запах, – герцог отошел от окна, – но я всегда ненавидел туман. Потому что он лжет, скрывает, сбивает с пути…
– Да, мои поэтические изыски не для моряка, – Максимилиан улыбнулся, – но я действительно рад вашему обществу, Рене и, кажется, начинаю любить ваши немыслимые края. Здесь холодно, но нигде так не оценишь горячее вино, горящий огонь и беседу с другом – мы ведь друзья, мой герцог, не правда ли?
– Я надеюсь, – Рене отхлебнул из кубка, – восхитительно. Но для того чтобы сказать: «Да, это так!», дружба должна быть испытана…
– Ну, за этим, я полагаю, дело не станет, на войне такие вещи происходят быстро, – вздохнул клирик, – гораздо быстрее, чем хотелось бы.
Они пили вино молча, но в этой тишине не было неловкости или отчуждения, просто каждый думал о своем. Трещали в камине еловые поленья, а за стенами резиденции Его Высокопреосвященства, под которую Рене, вынужденно перебравшийся в герцогский замок, отдал свой особняк, безумствовал ветер. Казалось, в окно бьется чудовищная птица. Внезапно Рене вздрогнул и чуть не выронил свой кубок; кардинал взглянул на своего гостя с удивлением – тот отличался почти сверхъестественной ловкостью, и подобная неосторожность выглядела несколько необычно. Дальнейшее поведение Рене удивило клирика еще больше. Тот зачем-то отошел в самый дальний угол комнаты и замер, поднеся к лицу украшенную золотым браслетом руку, словно бы к чему-то прислушиваясь, а затем твердыми шагами подошел к окну.
– Мне очень жаль нарушать ваш уют, Ваше Высокопреосвященство, но надо немедленно открыть окно и погасить огонь.
– Можете делать все, что считаете нужным, – хоть необычная просьба и вызывала недоумение, Максимилиан не изменил присущей церковникам невозмутимости. Кардинал сам засыпал огонь в камине песком из стоящего рядом обтянутого тисненой кожей ящика и даже задул свою жаровню, после чего посмотрел на Рене.
– Вынужден вас предупредить, что у нас сейчас будут весьма необычные гости, так что есть смысл закутаться потеплее, – обронил Рене, распахивая тяжелые створки, через которые немедленно ворвалась буря. Даже больше чем буря.
Легкая сверкающая фигура влетела в комнату, более всего она напоминала гигантского лебедя, если б только бывали хищные лебеди. Белоснежная, с гибкой длинной шеей и широкими величественными крыльями снежная птица облетела по кругу комнату, от чего мебель тотчас же покрылась сверкающим инеем, а остатки тепла исчезли, словно бы никто не разводил здесь огня с самого лета, и вылетела вон. Пытаясь унять невольную дрожь, Максимилиан смотрел в разверзшуюся пасть окна, за которой в бешеной майерке[37] неслись снежные хлопья.
Ждать пришлось недолго. Птица вернулась, но не одна. В обледеневшую комнату ворвалось шесть или семь снежных лебедей, которые тащили в клювах странный белый сверток! Птицы небрежно сбросили его на пол у остывшего камина и со звенящим пронзительным кличем растворились в буране.
Рене рывком захлопнул окно. Кардинал стоял, не рискуя приблизиться к приношению, безжизненно валявшемуся на ковре. Рене же предпочел прежде всего разжечь камин. Дрова и даже сухие просмоленные шишки вспыхнули не сразу, но тепло вернулось в комнату так же быстро, как и ушло. На массивной дубовой мебели заблестели капли. Белая бесформенная фигура постепенно начинала обретать облик, схожий с чьим-то телом, окутывавшая ее снежная сеть таяла, заливая несчастный атэвский ковер…
– Творец, – что это такое? – это были первые слова, сорвавшиеся с губ Максимилиана.
– Сейчас узнаем, – Рене склонился над свертком и рывком потянул что-то напоминавшее блестящий саван. Снежная материя расползлась прямо под руками, и маринер с клириком оторопело уставились на огромную светло-светло-серую собаку, которая была безнадежно мертва…
2228 год от В.И.
21-й день месяца Волка. Четвертая ора пополудни.
Пантана. Убежище
– Этот снег превратил и без того прелестный пейзаж в серебряную сказку. Смотрите, холод еще не сковал льдом болото, и окна темной воды на белом фоне кажутся провалами в Вечность. Великий Лебедь! Это зрелище странно завораживает своей жутковатой, болезненной красотой. – Клэр восторженно обернулся к своим закутанным в меха спутницам и сообщил: – Очень хочется рисовать…
– Так почему бы тебе этим и не заняться? – Герика улыбнулась художнику. – Я где-то читала или слышала, что каждый день неповторим. Завтра все будет пусть немного, но другим, так что, если желаешь остановить именно это мгновение, берись за дело немедленно.
– А действительно, почему бы и нет? Жаль только, что у меня с собой далеко не все краски, я собирался сделать пару набросков с вас, дорогие дамы, а не писать пейзаж.
– Ты начинай, а я принесу все, что нужно, – откликнулась Тина, – я ведь знаю, где и что у тебя. Ты пойдешь со мной?
– Пожалуй, нет, – тарскийка одновременно весело и виновато посмотрела на подругу, – мне бы хотелось посмотреть, как Клэр работает. Когда он меня лепил, приходилось думать только о том, чтобы не пошевелиться, да и смотрела я в сторону. Клэр, если, конечно, я не буду мешать…
– Ну что ты, – эльф ласково улыбнулся, – когда я пишу, я не замечаю даже Тину, хотя она почти всегда сидит рядом.
– Значит, решено, – Тина чмокнула мужа в щеку, – я принесу краски и чего-нибудь нам всем поесть. Геро, имей в виду, если Клэр всерьез возьмется за дело, мы не уйдем отсюда до темноты, – эльфийка тихонько засмеялась и легко побежала по змеящейся вдоль болота тропинке, ее серебристый плащ скоро скрылся среди густого ивняка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49