там и сям стояли дубы; грачи порхали по ветвям. Она виде
ла, как из тени в тень переступали чинные олени, она слышала, как жужжал, гу
дел, журчал, плескался и вздыхал английский летний день. Она смотрела, зач
арованная, и вот начал падать снег, и все, что только что было обтянуто жел
тым солнечным блеском, оделось в фиолетовые тени. Тяжелые телеги катили
по дорогам, груженные бревнами, которые, она знала, распилят на топку; вот
проступили крыши, коньки, башни и дворы ее родного дома. Снег все валил, и у
же она слышала влажный шелест, с каким, соскальзывая с крыши, он падал на з
емлю. Из тысяч труб взвивался дым. Все было отчетливо, ярко, она разглядела
даже, как галка выклевывает из снега червяка. Потом мало-помалу фиолетов
ые тени сгустились и поглотили телеги, дороги, поглотили дом. Все скрылос
ь. Ничего не осталось от зеленой лощины: на месте муравчатых лугов была ра
скаленная скала, будто добела вылизанная тысячей шакалов. И тогда Орланд
о разрыдалась, пошла в табор и объявила цыганам, что завтра же должна верн
уться в Англию.
Она счастливо отделалась. Молодежь уже замышляла ее убить. Честь, утверж
дали они, того требует, ибо она думает иначе, чем они. Им, однако, было б жаль
перерезать ей глотку, и они обрадовались известию о ее отъезде. Английск
ий торговый корабль, как случаю было угодно, стоял уже в гавани, готовый во
ротиться в Англию; и, сорвав еще одну жемчужину со своего ожерелья, Орланд
о не только сумела заплатить за проезд, но разжилась и несколькими крупн
ыми банкнотами. Она бы с радостью подарила их цыганам. Но они, она знала, пр
езирали богатство, и потому она ограничилась поцелуями, с ее стороны сов
ершенно искренними.

ГЛАВА 4

На несколько гинеи, оставшихся от продажи десятой жемчужины из ожерелья
, Орландо накупила себе всякой всячины по тогдашней моде и сидела на палу
бе «Влюбленной леди» в оснастке юной великосветской англичанки. Странн
о, и, однако же, это так Ц до сих пор она и думать не думала про свой пол. Возм
ожно, турецкие шальвары уводили от него ее мысли; да и сами цыганки, за иск
лючением двух-трех существенных пунктов, мало чем отличаются от цыган. В
о всяком случае, лишь когда она ощутила прохладу шелка вокруг своих коле
н и капитан сверхучтиво предложил раскинуть ради нее на палубе навес, он
а со смятением осознала все выгоды и тяготы своего положения. Но смятени
е ее было, кажется, не совсем такого свойства, как следовало ожидать.
Оно было вызвано, надо сказать, не просто и не только мыслью о собственном
целомудрии и о том, как его сберечь. В обычных обстоятельствах хорошеньк
ая молодая женщина без провожатых ни о чем другом бы и не думала: все здани
е женского владычества держится на этом краеугольном камне; целомудрие
Ц их сокровище, их краса, они блюдут его до остервенения, они умирают, его
утратив. Но если вы тридцать лет были мужчиной, а тем более послом, если вы
держали в объятиях Королеву и (если молва не лжет) еще нескольких дам мене
е возвышенного ранга, если вы женились на Розине Пепите и так далее, вы не
станете уж очень волноваться из-за своего целомудрия. Смятение Орландо
имело весьма сложные корни, и в два счета их было не осмыслить. Собственно
, никто никогда и не подозревал Орландо в быстроте ума, мигом постигающег
о суть вещей. Ей пришлось в течение всего плавания рассуждать о своем смя
тении, и мы последуем за нею в том же темпе.
«Господи, Ц думала она, несколько оправясь и растягиваясь в кресле под н
авесом, Ц ну чем, кажется, плоха такая праздность? Но, Ц подумала она, взб
рыкнувши ножкой, Ц просто каторга эти юбки, прямо стреноживают шаг. Зато
материя (легкий гроденапль) чудо что такое. Никогда еще моя кожа (она полож
ила руку на колено) так выгодно не оттенялась. Да, но как, например, прыгнут
ь за борт в таком наряде? Смогу я плыть? Нет! И стало быть, придется тогда рас
считывать на выручку матроса. А что? Чем плохо? Разве мне было бы противно?
» Ц думала она, наскочив на первый узелок в гладкой пряже своих рассужде
ний.
Она его еще не распутала, когда настало время обеда и сам капитан Ц Никол
ас Бенедикт Бартолус, морской капитан достойнейшего вида, собственной п
ерсоной его сервировавший Ц потчевал ее солониной.
Ц Немного сальца, сударыня? Ц надсаживался он. Ц С вашего позволения, я
предложу вам крошечный кусочек, с ваш ноготок.
При этих словах ее пробрал блаженный трепет. Пели птицы, журчали ручьи. Ей
вспомнилось счастливое волнение, с каким она впервые увидала Сашу сотни
лет назад. Тогда она преследовала, сейчас Ц убегала. Чья радость восхити
тельней Ц мужчины или женщины? Или, быть может, они Ц одно? Нет, думала она
, самая прелесть (она поблагодарила капитана, но отказалась) Ц отказатьс
я и видеть, как он хмурится. Ну хорошо, если уж ему так хочется, она готова съ
есть самый-самый тонюсенький ломтик. Оказывается, самая прелесть Ц уст
упать и видеть, как он рассиялся.
«Ведь ничего, Ц думала она, снова растягиваясь на своем ложе под навесом
и принимаясь рассуждать, Ц нет ничего божественней, чем артачиться и ус
тупать, уступать и артачиться. Ей-богу, это такой восторг, с каким ничто в ж
изни не сравнится. И я даже не знаю, Ц рассуждала она дальше, Ц может, я и п
рыгну в конце концов за борт, лишь бы меня вытащил матрос».
(Не следует забывать, что она была как ребенок, которому вдруг подарили це
лый ящик игрушек; такие рассуждения вовсе не пристали взрослой даме, всю
жизнь ими забавлявшейся.)
«Но как это, бывало, мы, юнцы в кубрике „Мари Роз", называли женщин, готовых п
рыгнуть в воду, чтобы их спасал матрос?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80