Нерасторжимого единства среди зверей она не наблюдал
а. Тогда, может быть, это все исходит от королевы Виктории и лорда Мельбурн
а? Уильям Лэ
м, второй виконт Мельбурн (1779 Ц 1848), с 1834 по 1841 г. Ц премьер-министр Англии.
Не им ли принадлежит великое открытие по части брака? Но королева, р
ассуждала Орландо, говорят, любит собак; лорд Мельбурн, говорят, любит жен
щин. Странно. Противно. Что-то в этой нераздельности тел оскорбляло ее чув
ство приличия и понятия о гигиене. Размышления эти, однако, сопровождали
сь таким зудом в злополучном пальце, что она не могла хорошенько собрать
ся с мыслями. Они вихлялись и строили глазки, как грезы горничной. Ее кидал
о от них в краску. Делать нечего, оставалось купить это уродство и носить,
как все. Так она и сделала и тайком, сгорая от стыда, за занавеской, нацепил
а на палец кольцо. Но что толку? Зуд продолжался, стал еще мучительней и на
стырней. В ту ночь она не сомкнула глаз. Наутро, когда она взялась за перо, е
й либо вообще ничто не шло на ум и перо одну за другой роняло плаксивые кля
ксы, либо оно, еще более настораживая, оголтело скакало по медоточивым ба
нальностям о безвременной кончине и тлении; нет уж, это хуже даже, чем вовс
е не думать. Да, похоже Ц и случай ее тому доказательство, Ц что мы пишем н
е пальцами, но всем существом. Нерв, ведающий пером, пронимает все фибры на
шей души, пронзает сердце, протыкает печень. Хотя беспокойство Орландо, к
азалось, сосредоточилось в левом безымянном пальце, она вся была отравле
на, вся, и в конце концов вынуждена была склониться к самому отчаянному пр
отивоядию, а именно: полностью сдаться, уступить духу времени и взять себ
е мужа.
Насколько это не соответствовало ее природным устремлениям, мы уже пока
зывали со всей откровенностью. Когда замер звук колес эрцгерцогского эк
ипажа, с губ ее сорвался крик «Жизнь и любовь!» (а вовсе не «Жизнь и муж!»), и д
ля преследования этих именно целей отправилась она в Лондон и вращалась
в свете, как было отражено в предыдущей главе. Но дух времени, неукротимый
дух, куда решительней сминает всякого, кто смеет с ним тягаться, чем тех, к
то сам стелется перед ним. Орландо, естественно наклонная к елизаветинск
ому духу, духу Реставрации, духу восемнадцатого века, почти не замечала, к
ак перетекает эпоха в эпоху. Но дух века девятнадцатого ей просто претил,
а потому он схватил ее, сломил, и она чувствовала свое поражение, чувствов
ала над собой власть века, как никогда не чувствовала прежде. Ведь каждая
душа, очень возможно, приписана к определенному месту во времени: иные со
зданы для одного времени, иные для другого; и, когда Орландо стала женщино
й в тридцать с хвостиком, между прочим, характер у нее уже сложился и невес
ть как его ломать было удивительно противно.
И вот она стояла, пригорюнясь, у окна залы (так окрестила Бартоломью кабин
ет), притянутая долу тяжелым, покорно ею напяленным кринолином. Ничего бо
лее громоздкого и жуткого ей в жизни не приходилось нашивать. Ничто так н
е стесняет шага. Уж не побегаешь с собаками по саду, не взлетишь на ту высо
кую горку, не бросишься с размаху под любимый дуб. К юбкам липнут сырые лис
тья и солома. Шляпка с перьями трепыхается на ветру. Тонкие туфельки миго
м промокают. Мышцы Орландо утратили эластичность. Она стала опасаться за
таившихся за панелями громил, пугаться Ц впервые в жизни Ц шляющихся п
о коридорам призраков. Все это, вместе взятое, постепенно, понемногу, заст
авляло ее покориться новому открытию, произведенному то ли королевой Ви
кторией, то ли кем еще, Ц что каждому мужчине и каждой женщине суждено ко
го-то одного поддерживать, на кого-то одного опираться, покуда смерть их
не разлучит. Какое утешение, думала она, Ц опереться, положиться, да Ц ле
чь и никогда, никогда, никогда больше не подниматься. Так, при всей ее преж
ней гордости, повлиял на нее этот дух, и, спускаясь по шкале эмоций к столь
непривычно низкой отметке, она чувствовала, как зуд и покалывание, прежд
е каверзные и настырные, потихоньку преобразовывались в медовые мелоди
и, и вот уже словно ангелы белыми пальцами пощипывали струны арф, все суще
ство ее затопляя серафической гармонией.
Да, но на кого опереться? Кто он? Она обращала свой вопрос к осенним злым ве
трам. Ибо стоял октябрь и, как всегда, лило. Не эрцгерцог Ц он женился на ка
кой-то невероятно знатной даме и много лет уже охотился на зайцев в Румын
ии; не мистер М. Ц он перешел в католичество; не маркиз В. Ц он, получив отс
тавку, отправился в каторгу; ну и не лорд О.: он давно стал кормом для рыб. По
разным причинам никого из старых ее знакомых уж нет, а все эти Нелл и Китти
с Друри-лейн, как ни милы, Ц не из тех, на кого можно опереться.
Ц Так на кого, Ц спрашивала она, устремляя взор на клубящиеся облака, за
ламывая руки, коленопреклонясь на подоконнике и являя живейший образ тр
огательной женственности, Ц на кого мне опереться?
Слова слетали сами собой, руки сами собой заламывались, в точности так же,
как само собою бегало по бумаге перо. Говорила не Орландо, говорил дух вре
мени. Но кто бы ни задавал этот вопрос, никто на него не ответил. В лиловых о
сенних облаках кувыркались грачи. Дождь перестал, и по небу разлилось св
еркание, соблазнявшее надеть шляпку с перьями, туфельки на шнурках и про
гуляться перед ужином.
«Все пристроены, все, кроме меня, Ц думала она, безутешно бродя по саду. Гр
ачи, например; даже Канут и Пипин, как ни преходящи их связи, и те сегодня, ка
жется, пристроены. Ц А я, всему этому хозяйка, Ц думала Орландо, на ходу о
глядывая свои несчетные окна под гербами, Ц только я не пристроена, одна
только я одинока».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80