Это очень странно влияло на Орландо. Едва мерк свет, на нее излив
ался восхитительный бальзам. «Какая честь для молодой женщины сидеть в к
арете с мистером Попом, Ц начинала она думать, разглядывая очерк его нос
а. Ц Я редкая счастливица. Вот, совсем рядом Ц да, я даже чувствую, как его
коленная подвязка врезается в мое бедро Ц сидит умнейший человек во все
х владениях его величества. Грядущие века будут о нас думать с любопытст
вом и бешено мне завидовать». Тут снова набежал фонарь. «Какая же я дура!
Ц думала она. Ц Ну что такое слава! Грядущие века даже не вспомнят про ме
ня, да и про мистера Попа. И что такое века, в сущности? Что такое Ц мы?» И они
покатили по Беркли-сквер как два случайно встретившихся слепых муравья
, решительно без общих интересов, ощупью пробирающихся по черной пустыне
. Орландо содрогнулась. Но вот их снова накрыло мраком. Иллюзия воскресла.
«Как благороден его лоб, Ц думала она (ошибкой принимая в темноте бугор п
одушки за лоб мистера Попа). Ц Какой гениальный груз он несет! Какой в нем
ум, какая острота, какая правда! Да на эти несметные сокровища многие бы с
радостью променяли жизнь! Лишь ваш свет горит вовеки. Если бы не вы, челове
чество заплуталось бы во тьме (тут карета сотряслась, подпрыгнув на колд
обине Парк-лейн). Без гения мы обездолены, мы пропали. О самый светлый, авгу
стейший луч», Ц восторженно адресовалась она к бугру подушки, но тут они
въехали в круг света на Беркли-сквер, и она заметила свою ошибку. У мистер
а Попа был лоб как лоб, самый обыкновенный. «Противный, Ц подумала она, Ц
как вы меня надули! Я приняла этот бугор за ваш лоб. Когда видишь вас воочи
ю Ц до чего же вы жалки, до чего плюгавы! Увечного, хилого Ц ну как мне вас
такого обожать, скорей жалеть вас надо, а презирать Ц и того естественне
й».
Снова они въехали во тьму, и гнев ее угас, ибо она видела перед собой одни п
оэтовы коленки.
«Какая же я противная сама, Ц рассуждала она, очутившись в кромешном мра
ке, Ц положим, вы не хороши, но я-то, я-то! Вы меня питаете, защищаете, отпуги
ваете диких зверей, стращаете поганых, снабжаете меня одеждой из шелкови
чной пряжи, коврами из овечьей. Да, положим, я сама хочу вам поклониться, но
не вы ли мне даровали свой образ, утвердив его в небесах? Не рассыпаны ли в
сюду свидетельства вашей заботы? Так не приличней ли ее принимать скромн
о, благородно и послушно? Да, надо радостно чтить вас, служить вам и подчин
яться».
Тут они поравнялись с высоким фонарем на углу того, что ныне превратилос
ь в Пиккадилли-серкус. Свет ударил ей в глаза, и она увидела, кроме несколь
ких опустившихся существ своего собственного пола, двух жалких пигмеев
на забытой, богооставленной земле. Оба были голые, оба неприкаянные, безз
ащитные. Ни один ничем не мог помочь другому. Хоть за себя бы постоять. Гля
дя прямо в лицо мистеру Попу, «напрасно, Ц думала Орландо, Ц напрасно вы
полагаете, что можете меня защитить, я же возомнила, что могу вам поклонят
ься. Свет правды бьет нам в лица, свет правды нам обоим не к лицу».
Все это время они, конечно, мило беседовали, как водится у людей хорошего о
бщества, о нраве королевы, подагре премьер-министра, покуда экипаж, ныряя
из света в темь по Хей-маркету, по Стрэнду, по Флит-стрит, докатился наконе
ц до дома в Блэкфрайерзе. Уже светлели темные провалы меж фонарей, тускне
ли сами фонари, Ц короче говоря, вставало солнце, и, омытая тем ровным, но с
мутным светом летнего утра, в котором все уже различается, но еще не разли
чается отчетливо, Орландо с поддерживающим ее мистером Попом высадилас
ь из кареты и пропустила мистера Попа в дом, изящным реверансом безупреч
но отдав дань светскому приличию.
Из сказанного выше не следует, однако, заключать, что гениальность (эта бо
лезнь, кстати, ныне изгнана с Британских островов; покойный лорд Теннисо
н был, кажется, последним, страдавшим ею) светит ровно, постоянно, ведь тог
да бы мы всегда все видели отчетливо и, того гляди, испепелились. Скорей он
а напоминает маяк, который пошлет один луч и на какое-то время гаснет; тол
ько гениальность куда капризней в своих проявлениях и может выпустить с
разу шесть-семь лучей (как мистер Поп в тот вечер), а потом впасть в темноту
на год или навек. А значит, эти лучи отнюдь не освещают путь и в темные свои
периоды гениальные люди ничуть не отличаются от прочих.
И, говоря по совести, Орландо просто повезло (несмотря на разочарование), п
отому что, угодив в компанию гениев, она очень скоро обнаружила, что они, в
сущности, ничуть не отличаются от других людей. Аддисон, Поп, Свифт, оказыв
ается, обожали чай. Имели пристрастие к беседкам. Питали слабость к грота
м. Не гнушались титулов. Упивались лестью. Собирали цветные стекляшки. Се
годня облачались в вишневые тона, завтра в серые. У мистера Свифта была пр
елестная ротанговая трость. Мистер Аддисон вспрыскивал носовые платки
духами. Мистер Поп страдал мигренями. Никто из них не брезговал злослови
ем. Не был чужд зависти. (Мы только наскоро набрасываем кое-какие мысли, пр
оносившиеся в голове Орландо.) Сначала она устыдилась, что примечает так
ую дребедень, завела было тетрадь, чтоб записывать за ними достопамятные
суждения, но тетрадь осталась нетронутой. И все-таки она воодушевилась: с
тала рвать приглашения на балы оставляла вечера свободными, ждала визит
ов мистера Попа, мистера Аддисона, мистера Свифта Ц и так далее и так дале
е. Если читатель тут же обратится к «Похищению локона»
Поэма Попа (1714 г.).
, «Спектейтору»
Еженедельник, основанный в 1828 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80