И глазищи горят!
– Идите посмотрите, – распорядился Штаден. Его уже и самого беспокоила эта серебристая неотвязчивая тень.
Из костра достали огня, двинулись с факелами в лес.
– По следам смотрите!
Но следов не было. Пристыженных караульщиков Штаден пообещал наказать, но к ним в помощь приставил еще двоих, наказав обходить поляну кругом с огнями. Неклюд ворчал, что если так палить сдуру – пороха не напасешься.
Задремалось, однако, лишь под утро, когда свет костров померк, и в небе проступили ясные холодные звезды. Штаден озяб, завернулся в беличье одеяло, закрыл глаза. И внезапно увидел ясно и отчетливо: мчится среди звезд черная свора собак, а впереди – большая белая волчица с огненными глазами. Несутся они и за ними гаснут звезды, остается только пустое небо. И злобный хриплый лай медленно замирает вдали, гаснет, как звезды…
Штаден, наконец, уснул.

И оказалось, что это он летит по звездному небу, трубя в изогнутый охотничий рог. Черный ветер бьет ему в лицо, черный плащ хлопает позади, и сбоку и чуть приотстав бесшумно мчится свора охотничьих псов, а над ними – черная воронья стая.
Утро закраснелось между деревьями, залило розовым светом снега.
Призрака не было.

Он появился опять следующей ночью. Штаден не спал – караулил. И дождался-таки. Только вывернула из лохматых облаков луна, под ближайшими соснами появилась тень гигантской волчицы. Силуэт был черным, и только глаза светились, по временам пригасая, – жмурился призрак на огонь.
Штаден никому об этом не сказал. Но днем, когда кто-то снова заметил бегущую краем леса собаку, прикрикнул:
– Молчать! Я не желаю больше ничего слышать о ваших проклятых собаках!
Неклюд его поддержал:
– Что вы, собак не видали? После мора, помните, сколько их развелось по лесам? Вот и одичали, живут теперь по-волчьи. А человека, поди, вспоминают.

И вот теперь, в собственном своем уделе, Штаден снова видел белого призрака.
Набычившись, Штаден глядел за тын. Призрак улыбнулся ему, повернулся, метнув хвостом, и неторопливо побежал за овины.
– Палашка!! – не своим голосом рявкнул Штаден.
Девка тут же появилась, бежала от ворот.
– Где была?
– К попу бегала! – торопливо зачастила девка. – Пост кончается, спрашивала, когда рыбное есть можно. Да яиц ему снесла.
– Дура, – сказал Штаден, давно уже привыкнув к тому, что этим русским словом выражается скорее не состояние ума, а состояние души. – И попы ваши пьяницы, бездельники и сластолюбцы… Позови Неклюда.
Вскоре они с Неклюдом сидели за одним столом, доканчивая бутыль. Палашка сбегала в погреб, принесла браги – вино, дескать, кончилось.
Штаден выговорил по буквам:
– Бра-га… Это есть крепкий квас? Хорошо. Будем пить квас.
Пьянея, Штаден начинал говорить с сильным акцентом, путал слова, забывал.
Неклюд пил, не пьянел, только становился задумчивым.
– Ты собаку видел? – спросил Штаден, прямо взглянув ему в глаза.
– Собака у нас одна, и не всегда углядишь за ней, – сказал Неклюд. – Дьяк Коромыслов зовут.
– Дьяк – тоже собака? – не понял Штаден, вообразив, что Коромыслов превратился в оборотня.
– Собака, да еще какая. Всё вынюхивает, высматривает, да в Москву цыдульки строчит. Сам видел, как он своего человека отправлял.
Штаден махнул рукой.
– Про это мне известно. Мне тоже цыдульки везут, знаю я, о чем Коромыслов пишет. Это мне всё равно. Служба моя скоро кончится. Я вернусь в фатерлянд. И позабуду про ваших собак.
Он потерял на мгновение нить разговора, вспомнив о фатерлянде, таком далеком отсюда, от этих страшных снежных полей и перелесков.
Стукнул кулаком по столешнице.
– Я спрашивал тебя не про дьяка. Про эту белую нечисть, что увязалась за нами в походе.
– И эту видел, – спокойно сказал Неклюд. – Как не видеть? Она сегодня за овином яму в снегу рыла.
– Яму? – удивился Штаден.
– Ну. Всеми четырьмя лапами, – только снег летел.
– Зачем?
– Да кто его знает… А только в народе говорят – это к покойнику в доме.
Штаден вздрогнул, опрокинул чарку по-русски.
– У вас не только попы глупые, но и народ совсем глупый, – сказал он.
Вытер усы рукавом.
– Много Богу молитесь, а в Бога не верите. Собакам верите, да всему, что старухи скажут.
Неклюд промолчал.
Штаден встал, пошатываясь.
– А теперь – спать. Квас крепкий. И ты ложись.
Неклюд дождался, когда Штаден, кряхтя, разденется за занавеской. Палашка кинулась было ему помогать, – Штаден прогнал.
Через минуту он захрапел. Палашка стала убирать со стола, и Неклюд молча, с равнодушным лицом, ухватил её за крепкую ягодицу, подтащил к себе, усаживая на колени.
– Что ты, как зверь какой, – вполголоса сказала она. – Иди на лавку, я приберусь – приду.

Штаден застонал и проснулся.
Над ним стоял Неклюд, в холщовой рубахе, красный со сна. Держал в руке восковую свечку. Лицо его было встревоженным.
– Вставай, хозяин, – вполголоса сказал он. – Из Москвы верный человек прибыл. С дурными вестями. А Коромыслова – нет нигде. Исчез Коромыслов, пропал.
– Что такое? – Штаден приподнялся, мотнул головой и охнул от боли.
– Бежать бы нам надо, – сумрачно сказал Неклюд. – Слышно, царь опричниками недоволен. Грешили, мол, много, а грехи замаливать некому, кроме, значит, его самого.
Штаден приказал подать кафтан, накинул на плечи.
Сел к столу, сказал:
– Зови гостя.
Неклюд помялся, роняя капли воска.
– Может, опохмелишься?
– Это что? Это опять надо вино пить?
– Ну да. Легче станет!
– Нет. У нас это не в обычае. Зови, говорю!

А через час с небольшим, в самое глухое время ночи, выехали со двора Штадена двое саней. Сам Штаден сидел в кибитке, завернувшись в свое беличье одеяло и накрытый шубой с огромным стоячим воротником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117