Интересно, он домой когда-нибудь уходит или к столу себя привязывает, едва начинает клевать носом? R этот раз он торчал на стремянке у гигантского аквариума, держа в руке сачок. Когда он развернулся ко мне, я увидел дохлую каракатицу, которую он только что выловил из аквариума.
– Добрый вечер, господин Чака.
– Добрый, – отозвался я. – Одну потеряли?
Морж слез со стремянки. Вода капала с сачка, оставляя на униформе Моржа цепочку темных пятнышек. Остальные каракатицы игнорировали свою товарку и рассекали в унисон туда-сюда, продолжая бесконечные поиски совершенства.
– Газы в брюхе, – объявил Морж.
– Что, сдохла от изжоги?
Морж потряс головой и протянул сачок через стол, размахивая у меня под носом дохлой каракатицей.
– Видите, как эта бедняга распухла? Когда рыба дохнет, ее внутренние органы начинают разлагаться и превращаются в газ внутри тела. Вот почему дохлая рыба всплывает. Газы в брюхе.
Могу поспорить, поэтому она жутко воняет. Разглагольствуя, Морж так и совал мне под нос эту падаль. По-моему, он не въезжал, что эта штука смердит, как – ну, как дохлая рыба.
– Некоторые глубоководные создания никогда в жизни не видят солнца, – продолжал он. – В конце концов, свет проникает в океан всего на несколько сотен футов. Так что все их существование проходит в темноте. Увы, однажды рыба умирает. От газа ее труп надувается, и безжизненное тело медленно поднимается из глубин океана к поверхности, к свету солнца, которого рыба при жизни ни разу не видела.
Секунду Морж посмаковал этот образ.
– Конечно, если ее не съедают по пути наверх, – добавил он.
Я чуть было не зарекся до конца жизни не есть морепродукты, но тут Морж убрал у меня из-под носа труп каракатицы и выбросил его в мусорную корзинку с пластиковым мешком внутри. Едва слышно вздохнув, вытащил мешок и завязал его аккуратным узелком.
– Вам кто-то посылку оставил, – сказал Морж.
– Посылку?
Морж сунул руку под стойку и водрузил посылку на стол. Размером примерно с обувную коробку, завернута в золотую фольгу, конверт прилагается. Золотая фольга. Прямо как та посылка, которую сто лет назад получил от якудза детектив Ихара, с часиками его сына.
Поблагодарив Моржа, я понес сверток наверх, в «Сад Осьминога».
Даже если эта штука и не от головорезов Накодо, все равно у меня веский резон бояться. В Японии, просто развернув подарок, вы рискуете угодить в трясину светских обязательств, из которой буквально нет выхода. Всякий раз, когда я вижу какую-нибудь фигню с бантиком, на ум приходит эскалация взаимного дарения, и прямо кишки узлом завязываются.
Захлопнув дверь, я поставил сверток на кровать. Телефон в другом углу не мигал – значит, сообщений от Афуро нет. Кишки слегка развязались, когда я открыл конверт и прочел записку, накорябанную с теми же заботой и нежностью, что твой штраф за парковку. «Билли, салют! После нашей встречи я выигрываю как сумасшедший. Ты принес мне удачу. Ты даешь мне надежду, и „Надежду“ я возвращаю! Если хочешь потолковать, звони. Я уже сто лет так круто не болтал, как с тобой. В общем, надеюсь, что с твоей статейкой все путем. Удачи! Гомбэй».
Развернув фольгу, я обнаружил семь блоков сигарет «Надежда Стандарт». Призы патинко, не иначе. Понятия не имею, куда девать семь блоков «Надежды», но, по три бакса за пачку, я имею теперь светское обязательство на двести баксов.
О чем вообще думал этот бедолага? Он что, пытается меня подмазать, думает, мой опус даст пинка его карьере и та взлетит? С таким парнем, как Гомбэй, вообще трудно сказать, какие мысли у него в котелке бродят.
Приняв холодный душ, я уселся на постель и вытаращился на рыбку. Та снова и снова повторяла одни и те же движения. Плыть в одном направлении, разворот, плыть в обратную сторону. Остановка, завис в центре аквариума. Открыть рот, закрыть рот, моргнуть. Повторить.
Если играешь с таким, как Накодо, продуешь обязательно, говорил Ихара. Ни за какие коврижки не узнаешь, что стоит на кону, даже какие карты в игре – и то не увидишь.
Может, я и не видел, какие карты мне выпали, но знаю, что они уже сданы. Пока Накодо пялился на меня через стол в клубе «Курой Кири», я видел его безжалостный рот, и мне все стало яснее ясного. Впрочем, на этом ясность кончалась. За каким хреном Накодо из кожи вон лез, чтоб в тот день залучить меня в свой особняк? Что он рассчитывал у меня выпытать? Зачем он наврал, что Миюки – его дочь, и какого черта прикидывался, что не в курсе ее смерти?
Я был уверен, что Миюки – его любовница. Накодо познакомился с ней в клубе «Курой Кири», давал ей деньги за то, что она таскала ему напитки, прикуривала сигареты и трепалась ни о чем. Он покупал ей дорогущие подарочки, а она говорила ему, что он просто отпад и вообще прикольный. Когда обычного флирта стало маловато, Накодо предложил обтяпать делишки по-другому – больше постоянства и денег. Нередкая штука в жизни хостес из Гиндзы.
Может, Накодо даже втюрился в нее – блин, да он заказал с нее здоровенный портрет и повесил в своем особняке. Но я сомневался, что Миюки тоже в него втюрилась. В его йены – легко, но явно не в унылого, круглобокого бюрократа в два раза старше ее самой.
Зуб даю, Накодо сказал мне. что Миюки – его дочь, для того, чтобы вызвать мое сочувствие и еще для того, чтобы прогнать мои опасения, если вдруг они возникнут. Сдается мне, он решил, что иметь любовницу – все еще повод для скандала в моей пуританской стране. Накодо, видимо, подумал, что моим американским ушам гораздо больше понравится лапша про розыски пропавшего ребенка, чем то, что он ищет молоденькую любовницу, которая его кинула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86