Морж стрельнул глазами в сторону, потом снова уставился на меня. – Вас ждут. Боюсь, он уже давненько тут сидит.
Боджанглз? Человек в Белом? Кишки у меня скрутило, когда я проследил за взглядом Моржа в дальний конец вестибюля.
Физиономия этого парня на секунду меня оглоушила. С такой мордой сидеть бы возле бассейна, обмахиваться пальмовым листом, попивая «Маргариту». Ясное дело, у него всегда такая морда, но к этому сложно привыкнуть. Прикид моднее, чем в прошлый раз: туфли сияют, будто лезвия кинжалов, блестящий костюмчик «Зенга» цвета зеленой сливы, золотые часы, огромные, что твой волшебный браслет Чудо-Женщины. Я сперва даже не поверил, что это он, но довольно быстро оклемался. «Невероятное» теперь стало обычным делом.
– Гомбэй Фукугава, – сказал я. – Какими судьбами? Покачнувшись, Гомбэй встал с дивана и пошел через вестибюль. Я зашагал навстречу и, когда он приблизился, заметил, что кто-то поставил ему нехилый фонарь под глазом. Лицо у него было того же цвета, что и костюм. Нюхнув выхлоп, я понял почему. Либо Гомбэй набрел на зал патинко, где подают виски, либо обнаружил новый способ проводить время.
– Ты в порядке? – спросил я.
– Чего, это? – сказал Гомбэй, аккуратно тыча пальцем в почерневшую кожу, пиявкой распухшую под глазом. – Маленькое недопонимание. Чепуха. Ты сигареты получил?
– Сигареты? – И тут я вспомнил. Блоки «Надежды» в золотой фольге, которые он вчера мне подарил. Как древняя история, как часть другой жизни. – Да, получил. Большое спасибо. Очень внимательно с твоей стороны.
– Ты ж не куришь, правда?
– Э, никогда не поздно начать.
Алкоголь, курсирующий в крови Гомбэя, забетонировал обычную непробиваемость его приятной усмешечки. Вот он раскачивается тут, посреди вестибюля, а я не могу распознать его настроение, как не могу понять, о чем думают каракатицы в гигантском аквариуме.
– Статью закончил? – спросил Гомбэй.
– Вношу финальные штрихи, но…
– Я так и знал, что ты не куришь, – перебил он. – Тупой оказался подарок. Ну я и дурак. Но я хотел бы компенсировать.
– Я очень пеню этот любезный жест, – сказал я, пытаясь решить, до какой степени официальности тут надо дойти. – Это и в самом деле честь для такого скромного человека, как я, удостоиться твоего внимания. Сердце мое переполнено тысячами сожалений, что я должен…
– Эй, мужик, легче на поворотах, – перебил Гомбэй, раскачиваясь на пятках. – Я просто хотел чуть-чуть показать свою признательность. Вчера вечером забежал сюда, а тебя, наверное, не было. Ну, что скажешь? Могу я выразить свою признательность?
У меня уже нервы отмирали от этой его вечной усмешки. К чему он ведет? Издали на нас таращился Морж, а за его спиной метались туда-сюда каракатицы, и по вестибюлю разносился успокаивающий шорох волн на пляже.
– Что конкретно у тебя на уме? – спросил я.
– Пошли покажу, – ответил Гомбэй. Потом он вроде как подмигнул, развернулся и зашагал к выходу. Я глянул назад. Морж отвесил мне поклон, усы снова торчали над губой, как положено. Пожав плечами, я направился вслед за Гомбэем.
Вечер пятницы, солнце давно исчезло, но жары после себя оставило предостаточно – как раз хватит до его возвращения. Лет пять назад я брал интервью у синоптички со «СкайПерфект ТВ», она мне растолковала, что по пятницам в Токио выпадает больше дождей, чем в любой другой день. Как-то связано с циклами накопления промышленных отходов, выделением в атмосферу тепла и твердых частиц. Хорошая идея – жить в равновесии и гармонии с природой: в хайку смотрится зашибись. Но реальность – это доли в производстве, а еще дожди по пятницам. Однако не сегодня. Небо чистое, ни облачка, только вдали между двух небоскребов застряла тощая серая луна. Подмигивает так, словно там ей не круто, а податься больше некуда.
Гомбэй потащил меня в узкий переулок. В гостинице у него рот не закрывался, а только вышли наружу – молчит, как рыба. Если возьмете интервью у такой же кучи народу, что и я за столько лет, научитесь справляться с молчанием индивидуально. Одним надо подсказывать, вокруг других на цырлах бегаешь, а третьих просто не трогаешь, пока сами не заговорят. С Гомбэем мне долго ждать не пришлось.
– Не против, если я спрошу кое-что? – сказал Гомбэй.
Я покачал головой.
– Как думаешь, ты удачливый?
– Особо не думал.
– И все же?
– Ну, я даже и не знаю, что такое удача.
– Я тебя понял, – сказал Гомбэй. – Но я считаю, что есть такая штука, как везение и невезение. Особенно в патинко. И в жизни такая же история. Чуть посложнее, иногда не так ясно, но по сути своей жизнь совсем как патинко.
Снова фатализм патинко. Я подавил желание закатить глаза.
– В смысле, ты глянь на этот чертов город, – продолжал Гомбэй, раскинув руки. – Прямо огромный автомат патинко. Здания торчат из земли, как штырьки. Бесконечный шум, огромные телеэкраны, неоновые вывески мигают и мигают, только чтобы внимание отвлечь. Прямо как в патинко. А люди? Чака, мы – шарики. Мечемся от здания к зданию, от одной бабы к другой, с одной работы на другую, от одной идеи к следующей, такие дела. Мы-то думаем, что все под контролем, что сами выбираем свой путь. Ни хрена. Мы – только шарики, запущенные в огромный игровой автомат, бездумно скачем и носимся. Снова и снова повторяем одно и то же, скатываясь все ниже. Кто-то отхватывает главный приз, но большинство – в пролете. Это просто шанс, и есть только один способ ухватить его за хвост. Знаешь, какой способ? Я покачал головой.
– Растить свою удачу, – сказал он. – Вообще забыть, что есть такая штука – шансы, и учиться владеть самой загадочной силой во вселенной. Вот почему сегодня я здесь, господин Чака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86