– Я вас не совсем понял: вы сказали, что человечество может рассчитывать на помощь извне? – почти шепотом спросил он. Вайсман смотрел в окно, стоя спиной к Камарели. Внезапно он обернулся, закинул голову, назад, словно желая из-под очков взглянуть на собеседника. Молчал несколько секунд. Наконец, отчеканивая каждое слово, произнес:
– Земля нуждается в помощи внешних сил.
Камарели прикрыл глаза рукой, как от яркого света. Он не ослышался? Казалось, в комнате не хватает воздуха, – он задыхался…
Снова перед глазами засветился экран, лишь недавно изгнанный из памяти огромным напряжением воли, и на экране ее глаза, ее лицо…
Поразительно, как не испепелилось сердце от этого тайно тлеющего огня!
…После рокового дня Камарели ни разу не подходил к экрану, стремясь отогнать от себя обманчивое видение неосуществимой мечты. Но к чему было притворяться, когда он знал, что мечта ли это, видение или мираж – что бы это ни было – навсегда, завладело его сердцем.
Как наивна, порой, человеческая психика! Ведь если бы он с самого начала знал, что с экрана глядит на него не земная женщина, а марсианка, разум его восстал бы против сердца, в зародыше убив это удивительное чувство, называемое любовью. Но он узнал правду, когда было уже поздно. И кто знает, сумел бы он хоть на время заглушить в себе мучительную боль, если б не новое, невероятное открытие Вайсмана, потрясшее весь мир! Но теперь, когда Вайсман снова заставил его взглянуть в неведомые дали, все существо его охватила безудержная радость. Значит, можно рассчитывать на помощь извне… при посредстве экрана? Да, ведь Вайсман получал инструкции оттуда… но… если это произойдет… тогда тлеющие в золе уголья вспыхнут ярким огнем, тогда с еще большей силой зазвенит почти замершая песнь его сердца… тогда…
– О чем вы задумались?
Камарели вздрогнул, протер глаза, как после долгого сна.
– Я совершенно забыл о вашем экране, – произнес он хрипло.
– А я хорошо знаю, почему вы о нем забыли.
Камарели не отозвался.
– Но, уверяю вас, для этого нет никаких оснований. Завтра вы убедитесь в моей правоте. Я ухожу теперь и жду вас у экрана в 10 часов утра.
Вайсман вышел из комнаты.
Камарели стоял как оглушенный. Порыв ветра, ворвавшись в окно, играл страницами раскрытой книги, шелестел листами исписанной его крупным, угловатым почерком бумаги. Камарели ничего не замечал. Резкий и настойчивый телефонный звонок несколько отрезвил его, но пока он поднял трубку, на другом конце провода уже устали ждать. Камарели рассеянно положил трубку на рычаг.
Весь вечер он рассеянно бродил по улицам и только за полночь вернулся домой.
«Завтра вы убедитесь в моей правоте!..» Какое новое чудо ожидает его у озаренного далеким светом экрана?
Тысячи мыслей, сменяя друг друга, проносятся в сознании Камарели. Теперь уже ничто не может сдержать его чувство. Так бывает, когда река прорывает плотину.
Но Камарели все же, в который раз, пытается доказать себе всю нелепость своего поведения. Ведь он не ребенок, не какой-нибудь фантазер! Что сулят ему эта любовь? И как можно любить отражение, тень? Да, может быть, когда-нибудь разрешится проблема межпланетных сообщений. Но сегодня их – его и эту женщину – разделяет мрачная бездна, через которую пока невозможно перекинуть мост. И, наконец, он должен помнить о своем долге ученого перед миром, особенно теперь, в это тяжелое время.
Да, Камарели вырвет сердце из груди, если оно будет мешать ему, но выполнит свой гражданский долг.
Постепенно утихает буря в его душе. Он откидывает голову на мягкую спинку глубокого кресла, закрывает глаза, и незаметно дрема охватывает его. Только где-то вдалеке маячит освещенный экран, и чуть слышно звучит мелодичная речь: «norden Obra, ven gara Obran, Sanoren larg».
Камарели проспал в кресле всю ночь. Наутро он проснулся в отличном расположении духа, бодрый, энергичный, как всегда. Он вышел победителем из вчерашней борьбы, и теперь ему казалось, словно с глаз его упала пелена тумана, и он, впервые за семь месяцев, ясным взором глядит на мир.
Лучи солнца, льющиеся в окна, ласкали лицо, смеясь, заглядывали в глаза.
До десяти часов оставалось еще много времени. Камарели не спеша с аппетитом позавтракал и вышел из дому.
У подъезда его ждал черный сверкающий автомобиль.
– В Дидубе, – с улыбкой сказал он шоферу, усаживаясь поудобнее. Заряженный летаргином автомобиль бесшумно мчался по веселым тбилисским улицам. Взад и вперед сновали по мостовым трамваи, автобусы, автомобили. И нигде не было слышно грохота моторов. Летаргии окончательно. вытеснил все другие виды энергии. Не видать было электрических столбов, бесконечных проводов, еще совсем недавно густой сетью покрывавших улицы. По Куре скользили пассажирские и грузовые лодки, без весел, без парусов. У Верийского моста, там, где прежде высилось здание теплостанции, строился большой пятиэтажный дом.
В Дидубе Камарели осмотрел новый аэродром. Дня два назад были получены части огромного воздушного корабля новой конструкции, и теперь здесь, в одном из специальных ангаров, велись монтажные работы.
На белом поле борта самолета Камарели еще издали заметил черную надпись «Геда». Это название дал самолету Вайсман. Он так осторожно, робко попросил об этом Камарели, что отказать ему было невозможно, – хоть вначале н думали назвать самолет иначе. Больше того, Камарели даже не спросил, что означает это имя, интуитивно чувствуя, что Вайсману не хочется об этом говорить.
Воздушный гигант имел пятнадцать пропеллеров: девять на горизонтальных осях, расположенных в три ряда, и шесть – на вертикальных, в два ряда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44