— Он им восхищался.
Он лихо подъезжал, поднимая пыль, и, осадив коня, заставлял его опускаться на колени перед девушками. Имеете с Чапиро входила сама жизнь, грустные веселели, радостные еще больше радовались, а какая выносливость — он поднимался, спускался, играл, пил, опять поднимался то с одной, то с двумя сразу и так всю ночь напролет, а на рассвете возвращался на свою ферму и, не сомкнув глаз, принимался работать, железный был человек, и дон Ансельмо попросил еще пива. А один раз лейтенант Сиприано при нем сыграл в русскую рулетку, и сержант ударил себя в грудь и посмотрел вокруг, как бы ожидая аплодисментов. И кроме того, Чапиро был единственным, кому смело можно было поверить в долг, единственным, кто заплатил ему все до последнего сентаво. Деньги, говаривал он, существуют для того, чтобы их тратить, и не было человека щедрее него, он всех угощал, никогда не жмотничал и каждому встречному повторял одно и то же: спасибо дону Ансельмо, это он принес цивилизацию в Пьюру. Но лейтенант Сиприано сделал это не на спор, а просто так, со скуки, — осточертело ему в лесах.
— Но, наверное, это был один обман, — сказала Дикарка. — Наверное, в его револьвере не было пуль, и он сделал это только для того, чтобы жандармы его больше уважали.
И это был его лучший друг: когда он столкнулся с ним в дверях «Королевы», Чапиро обнял его — какое несчастье, брат, он узнал обо всем, когда уже было поздно, а если бы он был в то время в Пьюре, его не сожгли бы, уж он сумел бы поставить на место священника и гальинасерок.
— О каком несчастье говорил Чапиро, арфист? — сказал Семинарио. — По какому поводу он выражал вам сочувствие?
Дождь лил как из ведра, и лейтенант — разве это жизнь, ни женщин, ни кино, если заснуть в лесу, из брюха дерево вырастет, он с побережья, и здесь ему все постыло, чтобы эта сельва провалилась в тартарары мочи нет больше, пропади все пропадом, и вытащил револьвер, два раза повернул барабан, приставил дуло к виску и спустил курок. Тяжеловес говорил — знаем мы эти фокусы, в нем не было пуль, но пули были, он это точно знает, и сержант опять ударил себя в грудь.
— Несчастье? — сказала Дикарка. — Это с вами что-нибудь случилось?
— Нет, мы вспоминали об одном замечательном человеке, девушка, — сказал дон Ансельмо. — О старике Чапиро Семинарио, который умер три года назад.
— А, арфист, видите, какой вы обманщик, — сказал Обезьяна. — Нам не захотели рассказать про Зеленый Дом, а теперь проговорились. Ну так как же было дело с пожаром?
— Что вы, ребята, — сказал дон Ансельмо. — Какой вздор, какие глупости.
— Опять вы заартачились, старина, — сказал Хосе. — Да ведь вы только что говорили о Зеленом Доме. Куда же еще приезжал Чапиро на своем коне? Какие еще девушки выходили посмотреть на него?
— Он приезжал на свою ферму, — сказал дон Ансельмо. — А выходили посмотреть на него сборщицы хлопка.
Сержант постучал по столу, смех стих, Чунга принесла еще поднос с бутылками пива, а лейтенант Сиприано преспокойно продул ствол пистолета, они смотрели и глазам своим не верили, и вдребезги разбился стакан, который Семинарио запустил в стену: лейтенант Сиприано — сын шлюхи, невозможно терпеть, чтобы этот чоло всех перебивал.
— Он опять обругал его по матери? — часто моргая, сказала Дикарка.
— Не его, а этого лейтенанта, — сказал Молодой.
— Давайте сыграем в русскую рулетку, сеньор Семинарио, — с полным спокойствием предложил сержант. — Вы за своего Чапиро, а я за лейтенанта Сиприано. Посмотрим, кто настоящий мужчина.
IV
— Вы думаете, что лоцман удрал, господин лейтенант? — сказал сержант Роберто Дельгадо.
— Ясное дело, не так-то он глуп, — сказал лейтенант. — Теперь я понимаю, почему он прикинулся больным и не поехал с нами. Наверное, смылся, как только мы отплыли из Санта-Мария де Ньевы.
— Но рано или поздно он попадется, — сказал сержант Дельгадо. — Ну и дурак, даже имя не переменил.
— Он мелкая сошка, — сказал лейтенант. — Меня интересует главарь. Как бишь его зовут? Тусия, Фусия?
— Может, этот парень и вправду не знает, где он, может, его в самом деле сожрал удав.
— Ладно, продолжим, — сказал лейтенант. — Ну-ка, Инохоса, приведи этого типа.
Солдат, который дремал, сидя на корточках и прислонившись к стене, встал, как автомат, и молча вышел. Едва он переступил через порог, его замочил дождь. Он прикрыл руками голову и, спотыкаясь, зашлепал по грязи. Ливень яростно хлестал селение, и среди водяных смерчей, под порывами свистящего ветра хижины агварунов походили на притаившихся зверей. В сельве лейтенант стал фаталистом, сержант, каждый день ждет, что его укусит хергон или свалит лихорадка. А теперь вот зарядил этот проклятый дождь, чего доброго, они пробудут здесь целый месяц, как крысы в погребе. А, пропади оно пропадом, все идет к чертям из-за этой проволочки, а когда умолк его брюзгливый голос, снова послышался шум ливня в лесу и монотонная дробь капель, падавших с деревьев и крыш. Поляна превратилась в огромную пепельно-серую лужу, десятки ручьев сбегали к обрыву, над оврагом и над лесом курились зловонные испарения. К хижине подходил Инохоса, таща на веревке спотыкающегося и верещащего человека. Солдат взбежал по ступенькам крыльца, и пленный упал ничком перед лейтенантом. Руки у него были связаны за спиной, и он поднялся, помогая себе локтями. Офицер и сержант Дельгадо, сидя на доске, положенной на козлы, с минуту продолжали разговаривать, не обращая на него внимания, потом лейтенант кивнул солдату: кофе и анисовки, там еще осталось? И пусть идет к остальным, они его допросят одни. Инохоса снова вышел. С пленного капало, как с деревьев, и у его ног уже образовалась лужица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137