Возле самой лестницы он замер, услышав, как где-то в отдалении хлопнула дверь. Чьи-то легкие шаги зашелестели по ковру, направляясь в его сторону. Коннор вскинул голову. Боже правый, он мог где угодно распознать эти шаги…
В следующее мгновение из сумрачного коридора появилась Джемма. На ней было простое теплое серое платье с высоким воротником и прямыми рукавами. Хотя она все еще была очень худа, с запавшими глазами, на щеках уже начал проступать слабый румянец; густые волосы немного отросли и мягкими завитками обрамляли лицо. В этом скромном сером платье она казалась девочкой, прелестной и совершенно недоступной.
Заметив Коннора, она застыла на месте, едва не запутавшись в подоле юбки.
— О-о… — выдохнула она.
И все. Ни слова приветствия, ни проблеска радости на любимом прекрасном лице. Просто испуганный возглас. А потом она застыла — словно куропатка, замершая в кустах под тенью замеченного ею в вышине ястреба.
Значит, она знает, пронеслась в голове у Коннора испуганная мысль, которая как ледяное жало впилась ему в грудь. Руки невольно сжались в кулаки. Лоб покрылся липким потом. Что он может сказать? Что он должен сказать? Вся его находчивость и решимость в мгновение ока куда-то испарились.
— Здравствуй, Джемма, — выдавил он наконец.
— Когда ты вернулся? — вежливо поинтересовалась она.
— Только что. Тебя не было в комнате. Я подумал…
— Я перебралась в спальню в конце коридора. Ту, что с синими цветочками на обоях. Хозяйская слишком большая и неуютная.
Синяя комната. Любимая комната его матери. Когда-то Изабелла Макджоувэн тоже не жаловала сумрак хозяйской спальни, заставленной громоздкой мебелью якобинской эпохи, с темными дубовыми панелями на стенах.
— Я смотрю, ты уже на ногах, — неловко заметил он. — Разумно ли это?
— Спасибо, но я чувствую себя намного лучше, — Джемма пожала острыми плечами.
— Но разве… особенно после того, что случилось… мне кажется, две недели в постели все же маловато?
— Это после гриппа? — вздернула она голову. — Не смеши меня! Ты ведь знаешь, что меня не так-то просто свести в могилу!
Грипп. Стало быть, она не намерена рассказать ему о ребенке. Должен ли он сам признаться, что ему обо всем известно? Коннор смущенно кашлянул.
— Джемма…
Она перебила его, неприязненно спросив:
— Кстати, позволь поинтересоваться, куда девался Гелиос? Ты заверял меня, что он здесь, под присмотром твоего кузена. А конюший уверяет, что и в глаза его не видал.
— Я переправил его в Эдинбург. Там у меня конюшня намного лучше, да и конюх хорошо разбирается в рысаках.
— А-а, так у тебя есть дом и в Эдинбурге? Для нищего это по меньшей мере необычно: иметь и замок, и городской особняк.
— Джемма…
— Ого! — воскликнула она, услышав, как часы в холле пробели три гулких удара. — Неужели так поздно? Извини меня. Я спешу.
Ошеломленный, обиженный, разозленный, Коннор молча стоял и смотрел, как Джемма торопливо спускается по лестнице. Их встреча прошла гораздо хуже, чем он предполагал в самых мрачных своих мыслях. Он так и не смог к ней пробиться…
…А все получилось не так уж плохо, размышляла на ходу Джемма. Она продержалась намного лучше, чем надеялась. Без слез, без упреков, без истерики. Только хладнокровный обмен вопросами и ответами. Она могла гордиться собою.
Единственное, что ее беспокоило, — это то, как замерло ее сердце при виде Коннора. Он выглядел таким осунувшимся и измученным! На какой-то ужасный миг ей даже показалось, что он болен. Ну зато теперь она удостоверилась, что это не так, и он вернулся, и она не разнюнилась, как того боялась.
По зрелом размышлении, пожалуй, так оно и лучше. Сейчас Джемма даже не испытывала никакого гнева из-за того, что Коннор женился на ней только из-за пари. Да и с чего, собственно, ей злиться? После всех унижений, пережитых во время их путешествия на север, когда она ненавидела Коннора, думая, что он женился на ней ради денег, и вынуждена была терпеть его жестокое обращение, эту новую отрезвляющую правду было переносить гораздо легче.
Джемму бесило лишь одно — что на какое-то время она позволила себе пожалеть его. Вообразила себе бедняжку джентльмена, высокородного, некогда богатого и гордого, а ныне униженного и страдающего от происков злой судьбы! И ведь она, глупая, вполне искренне размышляла над тем, как сможет употребить свое приданое ему на пользу и как исцелит его душу силой своей любви.
Ха!
— Джемма, постой пожалуйста.
Она остановилась на нижних ступеньках и оглянулась на спускавшегося вслед за ней Коннора. «Ну-ну! А он довольно быстро взял себя в руки», — подумала она.
Они стояли лицом к лицу. Коннор все еще на лестнице, Джемма в нескольких футах от него, на полу в холле.
Никто не решался заговорить первым: оба выжидали, что скажет другой.
— Куда ты так спешишь? — наконец спросил он.
— На кухню.
— На кухню? С какой стати?
— Но ведь в обязанность супруги хозяина входит забота о хозяйстве, не так ли? — приподняв бровь, холодно сказала она.
— Да, но… — Коннор замялся, проведя рукой по лицу. — Я не понял. Означает ли это… Стало быть, ты не уезжаешь?
Будь проклято его мерзкое притворство! Какого черта он прикидывается таким измученным и растерянным? Никакого удовольствия от схватки с таким бессильным противником!
— А с какой стати я должна уезжать? — задрала она подбородок. — Ты что, не видишь, что творится вокруг тебя? Вот-вот наступит зима, к ней надо подготовиться. И я не имею ни малейшего желания тащиться через горы в это время года. К тому же теперь это и мой дом, не правда ли?
— Твой…
— Не валяй дурака, Коннор, это тебе не к лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104