Объектом атаки стали мои друзья.
Их у меня немного: Вовка Грачев, Пашка Миревич – в Питере, Сергей Кондрашов – здесь в Москве. Есть еще несколько человек в других городах Союза, но я их не видел со времен службы в армии. Школьные товарищи в счет не идут. Я еще не в том возрасте, чтобы ностальгически вздыхать о тех, с кем балбесничал в отрочестве.
Серега оказался ближе всех, поэтому на нем сосредоточилась вся сила отторжения и неприятия. И тут я уперся.
…В тот июль колонна грузовиков, которую сопровождала наша рота, остановилась под Мазари – Шарифом в самый что ни на есть полдень. БМП, на которой жарило задницы наше отделение, встала у блок – поста. Мы ссыпались с раскаленной брони и кинулись искать хоть какое-то подобие тени.
Младший сержант Виталька Воронин, командир отделения, потряс пустой фляжкой, глянул на белесое афганское небо и скривил спекшиеся губы:
– Водички-то, йок!
Взгляд Воронина остановился на мне, тогда, в 1987 году, зеленом салабоне:
– Ну-ка, Протас, дернись на блок-пост. Попробуй хотя бы пару фляг набрать!
В ближайшей траншее «блока» я наткнулся на старшего сержанта в расстегнутом хэбэ. Старшой сидел на ящике в просторном пулеметном гнезде (над которым натянули кусок брезента, создававший прохладу) и дул из котелка компот.
– Куда прешь? – старший сержант упер ногу в выгоревшей до белизны штанине в противоположную стенку траншеи и перегородил мне дорогу.
Я объяснил.
Сержант сделал солидный глоток из котелка, смачно прожевал черносливину и выплюнул косточку, проследив взглядом за ее полетом. После чего осмотрел с ног до головы мою запыленную фигуру, определив в ней молодого солдата, и изрек:
– Самим мало! Топай, «слон», отсюда. Нечего здесь лазить.
В другой раз я бы выругался в душе и предпочел не связываться со «стариком» да еще на чужой территории. Но в ушах еще стоял оглушительный грохот «духовского» ДШК и залп «шайтан – трубы», которыми нас окатили на рассвете при выходе из «зеленой зоны». Я рванул с плеча автомат.
– Ты чо?! – вытаращил глаза жлоб и влип в стену, – ты чо, контуженный?!!
Про пулемет, стоявший тут же под рукой, он даже не вспомнил.
– Завалю, гнида… – чужим, металлическим голосом проговорил я.
– Серый!!! – пронзительно заблажил жлоб куда-то мне за спину.
Я сжал зубы и приготовился ткнуть стволом этой суке куда-нибудь под ребра. Штука это достаточно болезненная – знаю по своему личному опыту.
Сержант уловил мое движение и, судорожно двигая кадыком (компот у него там застрял, что ли?), крикнул:
– Серый! Налей баче компота!
– Пожалуйста, – прозвучал спокойный голос с акающим акцентом.
Я понял, что его обладатель стоял где-то поблизости самого начала конфликта. Стоял и не собирался вмешиваться.
… – Давай фляжки, бача.
В небольшой палатке, где размещалась кухня блок – поста, Сергей, плотный парень одного со мной призыва, кроме компота насыпал в мои карманы сухофруктов, приговаривая:
– От жажды это здорово помогает, кисленькое…
А на прощание добавил:
– Будешь в наших краях – заходи в гости. Угощу, чем Бог пошлет.
Хмыкнул:
– Знатно ты Федю шуганул. У нас его никто не любит. Определение точное: гнида.
Так я познакомился с Сергеем Кондрашовым.
Вернувшись из армии весной 1989 года, я восстановился на дневном отделении второго курса универа. Тут же, в Москве, устроился на работу. До этого, поболтавшись пару месяцев у себя на родине, понял: ничто не связывает меня с городом детства. Афган обрезал все.
Осев в Москве, первым делом нашел Серегу. Он был единственным человеком, которого я хорошо знал в этом суматошном городе. Наташа появилась гораздо позже – после парочки откровенных шмар… Лучше бы продолжал общаться со шмарами: по крайней мере, с теми все было просто.
…Черт возьми, нельзя брать сразу такой темп. От первой бутылки почти ничего не осталось, а ведь только третий тост провозгласили. Третий тост – за погибших в Афгане. После него Серегу несет: он начинает бомбить собеседников воспоминаниями.
По предыдущим пьянкам я эти рассказы знаю наизусть, поэтому слушаю в треть уха. Сейчас меня больше волнует горячее бедро Наташки. Оно прожигает меня насквозь, но я все же нахожу в себе силы удивиться феномену мужской природы. Классическая фраза «по последней, а потом по бабам» работает безукоризненно.
Вот и сейчас я проклинаю свое чувство солидарности и Серегин нескончаемый роман «Былое и думы». Мечтаю только об одном: что мы с Наташкой будем устраивать в постели, когда Сергей, наконец, вырубится. (В отличие от проблем дневного общения в постели с ней совсем не скучно).
Что касается Сереги, то другим способом заставить его замолчать просто невозможно. Поэтому наливаю по четвертой под широко известный в военных кругах тост «Чтоб за нас третий не пили».
Наливаю Сереге больше, себе – поменьше (меня еще ждут подвиги на ниве любви), не прерывая «высоконравственных» размышлений, каким способом буду раздевать Наташу в этот раз. Кондрашов выпивает водку и продолжает повествование. Ну, ничего, я терпеливый – у нас еще бутылка есть.
На секунду отвлекаюсь от нарисованных воображением живописных картин, до которых всевозможным эммануэлям как до Луны, и обнаруживаю, что от Наташи мне принадлежит только бедро. Навалившись грудью (великолепной, скажем прямо, грудью) на стол, она самым внимательным образом слушает моего друга.
Что ни говори, рассказывать о войне он умеет. Мне бы так, да не сподобил Господь.
Пробовал по его сценарию – сначала вроде бы неплохо получалось: в глазах юношей, надежд от жизни питающих, которые подбивали меня на воспоминания, появлялось восторженное выражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76