— Не-нуж-ны. Мир прекрасно обойдется без нас — без поэтов и мечтателей, грезящих о недостижимом. Миссия искусства на этой земле окончена.
Он встал, пошатываясь, положил руку мне на плечо. У меня вдруг что-то скрутило внутри — мне стало жаль этого нескладного паренька, оторванного от жизни и выброшенного на ее задворки, как, впрочем, был выброшен и я сам.
— Пойду приму ванну, — сказал он. — Устал очень, пора отдохнуть.
Мы пожали друг другу руки со стороны большого пальца, как заядлые друзья, и пьяно засмеялись.
— Удачи, — зачем-то ляпнул я. — Смотри, не утони.
— Не бойся, — усмехнулся тот. — Спирт легче воды. Не утону.
Я остался на кухне один. Алкоголь уже всосался в нервные ткани и поддал пинка моей голове, которая закружилась в противофазе с давно вращающейся обстановкой кухни. За окном была чернота пустого вечера, и одинокая лампочка, лишенная абажура, пялилась в стекло, будто замазанное черной ваксой; исцарапанная столешница с расставленной на ней снедью и стаканами плыла по волнам эфирного течения, колеблясь под моими локтями, подпиравшими осиротевшую в отсутствие рассудка голову.
И зачем, спрашивается, мы живем? Не легче ли нырнуть в трясину и захлебнуться, чем барахтаться бессмысленно и безнадежно? Или того хуже, стоять на кочке, уйдя в болото по плечи, стоять, не в силах пошевелить ни рукой ни ногой, и петь веселые песенки, воображать солнце и лазурный прибой, строить планы и рассказывать самому себе анекдоты, слыша смех несуществующих собеседников? К чему все это?
Держась за край стола, я осторожно поднялся. Мысль созрела давно, и давно уже просилась в мозг, ломилась из-за дверей подсознания, просачивалась вязкой жижей, которую я брезгливо вытирал тряпкой нарочитого невнимания; теперь я лишь открыл дверь, и поток бессвязной рефлексии хлынул на меня, заставляя конвульсивно корчиться остатки разума; но в этой конвульсии было что-то сладостное, торжественное, словно я встал на последнюю ступень освобождения. Кто знает, может быть, там, за гранью, существует иной мир, мир сказки и мечты, мир, где я буду наконец-то счастлив? А даже если нет, даже если я усну навсегда, то это будет лучший выход из положения, где нет никакого выхода.
Опираясь на стены, я добрался до прихожей. В чужой квартире я не стал бы делать то, что задумал. К чему обременять Олега, славного парня, лишними хлопотами? Я просто уйду тихонько, вернусь к себе, поставлю печальную элегическую музыку и открою газовый вентиль... Но почему в прихожей лужа воды?
Я открыл дверь в ванную. Пол был залит водой, струившейся через край ванны. Оттуда же, через Край, свисала рука. Я шагнул ближе и уперся глазами в пустые закатившиеся глаза поэта — он лежал в обмывавшей его тело по плечи густой и жирно блестящей, как красный сироп, жидкости, поверхность которой отражала маслянисто-желтый свет настенной лампы.
В кровавом озере плавал маленьким островком карманный нож; его пробковая рукоятка торчала над поверхностью и, когда я толкнул ее, заколыхалась кощунственным поплавком в озере смерти. На груди поэта вспучилась пропитанная кровью футболка с глумливой надписью: «Жизнь удалась!». Покрытая сеткой бордовых дорожек рука лежала на краю ванны, с кончиков пальцев срывались бусины крови.
Я вспомнил, как пожелал Олегу удачи, когда он уходил, и волна ненависти и презрения ко всему на свете, включая себя самого, накатила со страшной силой, как стая рвущих живую плоть адских псов. Я вывалился в коридор, мой организм и душу выворачивало наизнанку.
Когда я с трудом поднялся с пола, поднялся на трясущихся от перенапряжения руках, скользящих в остро пахнущей спиртом красной по цвету жидкости (выпитое мною выплеснулось прямо в лужу, вытекшую из ванны), я был почти спокоен. И произнес, с привкусом мстительной радости растягивая давно просившиеся наружу слова:
— Шелест, сука, я убью тебя!
Folder VI
D :\ Temp \Бесконечная дорога
\ Reincarnation
Странник стоял в темноте, слепо уткнувшись взглядом в неожиданно упавшую на глаза черную пелену. Он все еще был человеком — или он снова был человеком? Вокруг себя он не чувствовал ничего — растопыренные руки щупали пустоту. Но где-то далеко шумело что-то, то ли водопад, то ли землепроходческая машина, то ли толпа людей, и Странник пошел на звук, протянув вперед руки и осторожно переступая по твердому и вроде слегка наклонному полу. Постепенно впереди забрезжил свет, вначале как мутное пятно на роговице глаза, которое вполне могло возникнуть от перенапряжения, потом уже отчетливее, так что стало возможным ориентироваться на растущий светлый проход. Когда света стало достаточно, Странник разглядел, что идет по широкому коридору, чем-то похожему на туннель метрополитена, с той разницей, что он был пробит сквозь сплошную толщу камня и лишен опор, а металлические полосы рельсов были проложены по потолку.
Странник дошел до конца туннеля, размеренно шагая и почти ни о чем не думая. Его заботило лишь одно — близок ли он к концу своих испытаний, и если нет, то много ли еще предстоит. То, что кто-то его испытывает, он давно понял, но пока не догадывался, с какой целью. Может быть, он должен что-то открыть в себе, должен произойти какой-то сдвиг, психологический или нравственный? Это было очень в духе происходящих событий, предполагавших некую многозначительность и символичность.
Странник дошел до конца туннеля и остановился. Перед ним открылся вход в простиравшуюся внизу огромную освещенную пещеру, настолько глубокую, что дно ее терялось в полумраке. Яркий желтый свет исходил от шара, висевшего под потолком пещеры, на одном уровне с выходом из туннеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99