Ведомство нанимало людей со стороны только тогда, когда было совершенно уверено, что они не разузнают о главной линии расследования. А Лили может открыть нечто важное, что в целях безопасности положено знать не доктору, а лишь сотруднику Ведомства. К тому же память о Диллинге все еще глубоко сидит в ней. Доверие и желание отдать себя воле другого… Лили должна испытывать это чувство к гипнотизеру.
— Мне вы доверяете? — спросил он. — На меня можете положиться?
— Что за вопрос? Конечно! Вы притворяетесь скрытным и бесстрастным, хотя в глубине души вы славный. Вы и мухи не обидите.
«Как глубоко можно заблуждаться», — подумал Гримстер. Однако слова Лили на миг согрели его сердце.
— Вы не против, если попробую я сам?
— Вы? — Лили положила сигарету на блюдечко из-под кофейной чашки.
— Возможно, у меня и не получится. А если получится, мы никому не скажем.
— Но Джонни… вы же ничего не смыслите в гипнозе.
— Как когда-то не смыслил и Гарри. Он читал и экспериментировал. Так вот, у меня есть его книга, я ее уже изучил. Кроме того, мы знаем, что главное — здесь. — Он поднял руку с перстнем. — Это большое преимущество. Может получиться. А если получится, я знаю, что спросить. Вы понимаете, что я на вашей стороне и защищаю ваши интересы? Я хочу найти то, что спрятал Гарри, и выкупить это у вас. Мы оба заинтересованы в успехе — так в чем же дело? Если Гарри мог ввести вас в транс, почему бы и мне…
Она прервала его и затараторила под воздействием слова «транс»:
В трансах дни мои проходят,
Мои сны в полночный час
По твоим следам уходят
К взгляду твоих серых глаз.
— Лили, — укоризненно произнес Джон.
— Это Эдгар По. — Она смаковала победу над Гримстером. — Хотя глаза у вас не серые, верно? Скорее, серо-голубые.
Не обращая внимания на ее фривольный тон, Джон упрямо повторил:
— Отчего у меня может не получиться?
Лили посмотрела на него нарочито глубокомысленным взглядом и, затаив в уголках губ кокетливую улыбку, сказала:
— Может, и получиться… со временем. Но неужели вы хотите начать прямо сейчас? Дайте хоть переодеться.
— Торопиться некуда, — ответил Гримстер. — Обдумайте все пока. Свыкнитесь с этой мыслью. А вечером попробуем. Хорошо?
— С одним условием, Джонни. — Она кокетливо улыбнулась.
— С каким?
— Я здесь задыхаюсь. Сводите меня сегодня в кино. Все равно, в какое. Я просто хочу посидеть в зале с коробкой конфет на коленях и — если вам заблагорассудится — позволить подержать меня за руку.
Он рассмеялся, поднял руки в притворном отчаянии:
— Сдаюсь, раз без взятки не обойтись.
Когда Гримстер направился к двери, Лили спохватилась:
— Мы так долго беседовали, и все без магнитофона.
— Теперь он уже ни к чему, — ответил Гримстер и вышел.
Прошлой ночью, когда Лили пришла к Гримстеру на исповедь, он нарочито не включил магнитофон, чтобы не отпугнуть ее. Теперь он был рад этому. Пусть рассказ ее пока сохранится в тайне. Для чего это ему? Внятно он объяснить не мог. Вечером, перед сном, он решился на это, хотя не находил в своем решении никакой логики, — впрочем, ее, этой главной опоры, Гримстеру подчас не хватало в его работе. Существовала еще интуиция, другая, высшая форма логики, именно она и подсказывала: не спеши докладывать о гипнозе. После ожесточенного спора с самим собой Гримстер решил послушаться именно ее, хотя понимал, что долго утаивать от сэра Джона истину не удастся.
В тот день с лондонской почтой от Копплстоуна пришел полный перечень банковских операций Диллинга за последние полтора года. Оказалось, ежемесячно банк обязан был выплачивать по двадцать фунтов некоему Уильяму Принглу. Другого Уильяма или кого-нибудь с инициалом "У", кроме названий двух деловых контор, в делах Диллинга не значилось. Копплстоун, знавший о поисках Гримстера, приписал: «Если других указаний не последует, я найду и проверю Прингла».
Когда Гримстер доложил Кранстону, что собирается с Лили в кино, тот потребовал разрешения из Лондона. Гримстер позвонил Копплстоуну и получил официальное согласие, но поехал не в Барнстепл, где можно было напороться на Гаррисона, а в Эксетер.
Фильм оказался длинной муторной приключенческой лентой времен войны, однако Лили, к удивлению Джона, смотрела его с искренним удовольствием. Доселе он считал, что ее интересуют только мелодрамы или мюзиклы. Во время одного напряженного эпизода она даже закрыла глаза и попросила: «Когда сцена кончится, скажите мне. Я не вынесу, если он не вырвется». Она получила свои конфеты, съела их за пять минут и время от времени легонько сжимала руку Гримстера в своей. Лили вела себя, как девчонка, а он чувствовал себя добрым дядюшкой. Как ни странно, это ощущение Гримстера не огорчало, — приходилось признать, что в его последнее задание вкралось полузабавное, полунежное чувство ответственности за подопечную. Лили иногда бывала проницательна, иногда по-пуритански отрицала все низкое, но Гримстер понимал: она, в сущности, принадлежит к тем людям, которые, положившись на другого и закрывшись предохранительным щитом его личности, превращаются в податливый материал, способный впитывать желания и привычки, им совершенно чуждые. Лили оказалась воском в руках Диллинга. А в какой-то мере, и в его, Гримстера, руках. Скучая во время фильма, Гримстер вяло подумывал, не сделать ли ее своей любовницей. Не потому, что хотел именно ее: он просто понимал — пора положить конец собственному добровольному воздержанию. Он не сразу осознал, что впервые после смерти Вальды (неважно, из каких побуждений — из вечного мужского инстинкта или философской проверки на крепость собственной скорби) задумывается о другой женщине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68