— Каково было ваше первое впечатление о нем?
— Он говорил и подмигивал.
— Пожалуйста, объясните, Лили.
— У него был красивый голос, глубокий. И Гарри здорово подмигнул, когда я отсчитывала ему сдачу. Притронулся к моим пальцам и подмигнул. Мы потом с девушками долго над этим смеялись.
— Как вы считаете, Лили, на что у вас хорошая память?
— Не знаю, — вздохнула она. — На людей, иногда на разговоры. На места. Те, где я бывала.
— Вы хотите сказать, что, побывав где-нибудь однажды, вы запомните место на всю жизнь? — спросил Гримстер.
— Чаще всего, да.
— А то, что делали в какой-нибудь день, если этот день был необычный, ваш последний день рождения, скажем, вы тоже вспомните?
— Думаю, да.
— Так где же вы были и как провели свой последний день рождения, Лили?
— Я была во Флоренции, жила в отеле «Эксельсиор», и миссис Харроуэй пригласила меня в Пизу посмотреть падающую башню. После мы пообедали в ресторане с видом на море, ели каких-то улиток в винном соусе и не очень вкусную рыбу. Страшно костлявую.
— Миссис Харроуэй подарила вам что-нибудь?
— Да.
— Что?
— Комбинацию из зеленого шелка с черными лентами на плечах, груди и подоле.
Плавно, помня, что Вольгиези советовал без заминок, избегая острых углов, переходить от одной мысли к другой, Гримстер подвел Лили к той единственной области ее памяти, которая его интересовала:
— Вы помните день, когда умер Гарри, правда, Лили?
— Да, Джонни.
— Вы не против, если я задам несколько вопросов, касающихся того периода вашей жизни?
— Нет.
— В тот день вы улетели в Италию, верно?
— Да.
— Насколько мне известно, вы долго готовились к поездке, паковали чемоданы и прочее.
— Порядочно.
— И занимались этим за день до отъезда?
— По большей части, да.
— И точно помните, когда? Утром, днем или вечером?
Ни секунды не колеблясь, Лили ответила:
— Я упаковывалась весь день. Немного утром, немного вечером.
— А почему не сложили все сразу?
— Потому что были другие дела: я еще гладила и шила.
Сдерживая возбуждение, стараясь сохранить бесстрастный голос, Гримстер спросил:
— Вы хорошо помните тот день, Лили?
— Да, Джонни.
— Ладно. Тогда опишите его. Не все до мелочей, конечно, а основное. Начните с утра.
— Попробую. Значит, так. Встали мы поздно, позавтракали, потом Гарри читал газеты, а я прибиралась. Посуду, знаете ли, мыла, постель заправляла…
Гримстер сидел почти так же, как тогда, когда впервые, не прибегая к гипнозу, спрашивал, что Лили делала в тот день. И рассказывала она сегодня почти то же самое: о ленче с бутылкой вина, о том, как после него они пошли заниматься любовью и как потом Гарри прилег отдохнуть… Все совпадало до мелочей, до супа и жареной камбалы на обеде, до чтения и телевизора. Между тем Гримстер знал: ничего этого не было, но Лили, которую он время от времени направлял вопросами, продолжала рассказ неспешно, жутковатым монотонным голосом.
Когда она остановилась, Гримстер произнес:
— Понятно. Ну, хватит пока говорить о той пятнице. Скажите, Гарри вас часто гипнотизировал? Вернее, регулярно?
— Нет, не регулярно. Когда только научился — часто. А в последнее время лишь изредка.
— Изредка, но зачем? Для собственного удовольствия?
Что— то в слове «удовольствие» задело Лили, она немного пошевелилась, и Гримстер заметил, как по ее векам пробежала слабая дрожь.
— По-моему, он делал это просто чтобы не разучиться. Или если хотел заставить меня что-нибудь запомнить… стихи, например. И потом еще, когда у меня голова болела.
— Вы имеете в виду мигрень?
— Да, чаще всего. Тогда он гипнотизировал меня и говорил, что через пять минут я очнусь уже без мигрени.
— И помогало?
— Всегда.
— Наверное, приятно так быстро излечиваться от головной боли?
— Да. Он меня и от месячных болей лечил. А они у меня сильные.
— Как вы думаете, если бы Гарри внушил вам что-нибудь на первый взгляд разумное, оно закрепилось бы?
— Думаю, да.
— Теперь слушайте внимательно, Лили. Та пятница, о которой мы беседуем… — Вы понимаете, какой день я имею в виду?
— Да, Джонни.
— Скажем так: вы с Гарри делали совсем не то, что вы рассказываете, и, предположим, он хотел заставить вас забыть, как вы по-настоящему провели тот день, забыть настолько, чтобы можно было заменить его в вашем сознании другим, выдуманным, — мог ли Гарри приказать вам вычеркнуть из памяти настоящий день и помнить только придуманный?
— По-моему, мог. — Она ответила так же бесстрастно-равнодушно.
— Хорошо, Лили. А сейчас я вам вот что скажу. Мне известно, что Гарри так и сделал. Он заменил реальный день вымышленным. Вы мне верите?
— Раз вы говорите, значит, так оно и есть, Джонни.
В ответе Лили не чувствовалось волнения. Она просто полулежала в кресле — тело расслаблено, прикрытые веками зрачки закатились вверх, на изгибе мягких свежих щек играло полуденное солнце. В Гримстере бурлило нетерпение, но он подавил его и плавно перешел к следующему этапу:
— Вы правы, Лили. А теперь выслушайте меня внимательно. Все, что я делаю, служит вашему же благу. Я хочу помочь вам. Мои действия пойдут вам только на пользу. Вы это понимаете. — Он нарочно повысил голос, сделал его твердым и властным. — Гарри умер, вы пережили его смерть. Так вы сами мне сказали. Но есть я. Я занял место Гарри. Когда-то о вас заботился он, теперь забочусь я. Вам ведь это нравится, правда?
— Правда Джонни.
— Отлично. Теперь я приказываю вам — для вашей же пользы — слушаться только меня. То, что вы помните о пятнице, — ложь. Выдумки Гарри. Соберитесь с мыслями. Не спешите. Прошу, вспомните правду о пятнице. О той пятнице, когда вы куда-то ездили с Гарри и что-то спрятали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68