— Спросите меня, хочу ли я умереть в объятьях шестнадцатилетней девицы, — ответ получите тот же!Истолковав это как «да», Брунетти обратился к списку, задерживая взгляд на номерах, начинающихся с 049 — кода Падуи. На первых четырех страницах ничего интересного не обнаружилось, зато на пятой, а потом еще на девятой он увидел искомый номер. Еще несколько страниц заветные цифры не попадались, но вот на четырнадцатой странице они возникли снова: номер набирали три раза за одну неделю.Реакцией на сведения, сообщенные Брунетти, было глухое мычание, после чего делла Корте проговорил:— Пожалуй, пора поручить кому-нибудь заняться этим номером в Падуе.— А я пошлю кого-нибудь в бар, посмотреть, что там и как.Теперь Брунетти всерьез заинтересовался, что представляет собой этот бар и его посетители. Но главное — у него буквально руки чесались заполучить список внутренних звонков Тревизана и проверить, нет ли среди них номера бара.Печальный опыт, приобретенный Брунетти за годы работы в полиции, подсказывал ему: таких совпадений не бывает. То, что некий номер телефона был известен двум людям, убитым один за другим, не могло быть случайностью, эдакой иронией судьбы, о которой можно поговорить и забыть. Этот падуанский телефон играл какую-то важную роль; хотя Брунетти пока совершенно не понимал, какую именно, у него возникла твердая уверенность, что номер бара в Местре непременно окажется среди внутренних звонков Тревизана.Он пообещал держать делла Корте в курсе дела, положил трубку и позвонил по внутреннему телефону сержанту Вьянелло. Тот оказался на месте, и Брунетти попросил его подняться.Вьянелло появился на пороге его кабинета через пару минут.— Что-то по Тревизану? — спросил он, глядя на шефа с нескрываемым любопытством.— Да. Мне только что звонили из полицейского управления Падуи по поводу Рино Фаверо.— Того бухгалтера, что работал на министерство здравоохранения? — спросил Вьянелло.Брунетти кивнул, и сержант воскликнул с неожиданной горячностью:— Все они должны сделать то же самое!От изумления Брунетти буквально лишился дара речи.— Что сделать? — выговорил он через несколько мгновений.— Убить себя, вот что должны сделать все эти грязные твари! — Гнев Вьянелло потух так же неожиданно, как вспыхнул, и он спокойно уселся напротив Брунетти.— Чего это вы вдруг? — поинтересовался Брунетти.Вьянелло только пожал плечами и досадливо махнул рукой.Брунетти молча ждал.— Сегодня в «Коррьере» редакционную статью прочел, — проговорил наконец сержант.— И что в ней говорилось?— Что нам должно быть жаль этих несчастных, вынужденных прощаться с жизнью, ибо они не в силах выдержать стыда и тех страданий, что причиняет им наше общество; что судьи должны выпускать их из тюрем, возвращать в лоно семьи, к женам и детям. И что-то еще в этом роде, не помню, меня чуть не стошнило от отвращения.Брунетти по-прежнему молчал, и Вьянелло продолжил:— Когда какого-нибудь карманника сажают за украденный кошелек, в газетах, и уж тем более в такой, как «Коррьере», почему-то не печатают статей, что, мол, давайте его пожалеем и выпустим. А эти свиньи? Сколько они наворовали, одному Богу известно. Ваши налоги. Мои налоги. Миллионы, триллионы лир. — Тут он вдруг осознал, что слишком разошелся, снова махнул рукой, словно отгоняя собственный гнев, и спросил куда более спокойно: — Так что там с Фаверо?— Это было не самоубийство.Вьянелло вытаращил глаза.— А что же было на самом деле? — спросил он, совершенно забыв о своем праведном гневе.— Он никак не мог сам вести машину: в его крови обнаружено слишком много барбитуратов.— Много — это сколько?— Четыре миллиграмма, — ответил Брунетти и, не давая Вьянелло возразить, что это не такая уж большая доза, добавил: — Это был роипнол.Вьянелло, так же как и Гвидо, прекрасно понимал, что четыре миллиграмма такого препарата свалили бы их обоих дня на полтора.— А какая тут связь с Тревизаном? — спросил сержант.Поскольку Вьянелло, как и сам Брунетти, давно утратил веру в случайности, рассказ о телефонном номере, известном, как оказалось, обоим убитым, он выслушал, затаив дыхание.— Так это недалеко от станции, куда прибывают поезда из Падуи? На виа Фагаре?— Да. Бар «У Пинетты». Вы знаете его?Вьянелло подумал минутку, глядя куда-то в сторону, потом кивнул:— Кажется, да. Если это тот, о котором я думаю. Слева от вокзала, так?— Не знаю. Знаю только, что где-то неподалеку от него, но об этом баре я ничего не слыхал.— Похоже, это он самый. «У Пинетты»?Брунетти кивнул. Он ждал продолжения.— Если это действительно тот бар, который я имею в виду, скажу прямо — место гиблое. Там вечно крутятся выходцы из Северной Африки, ну эти, «вы меня понимать?» — их везде хватает. — Вьянелло замолчал, и Брунетти приготовился было выслушать какое-нибудь презрительное замечание об этих уличных торговцах, наводнивших улицы Венеции и торгующих поддельными сумочками «от Гуччи» да резными африканскими статуэтками. Но Вьянелло, к его удивлению, вздохнул и сказал: — Жаль бедолаг.Брунетти давным-давно понял, что ожидать от сограждан последовательности в политических взглядах — дело безнадежное, однако сочувствие Вьянелло к иноземным торговцам стало для него полнейшей неожиданностью. Из сотен тысяч людей, слетающихся в Италию в надежде кормиться крошками с богатого стола, именно этих торговцев не любили и проклинали больше всего. И вот, пожалуйста, Вьянелло, человек, который не просто голосовал за Lega Nord «Лига Севера» — итальянская праворадикальная партия

, но еще и ратовал за то, чтобы Италию поделили на два государства и границу провели где-нибудь к северу от Рима — а в полемическом запале и вовсе кричал, что, мол, давно пора построить стену и отгородиться от варваров, от африканцев, ведь к югу от Рима живут сплошные африканцы, — этот самый Вьянелло называет этих самых африканцев «бедолагами», причем явно искренне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81