Оказалось — Халандовский.— Здравствуй, Паша!— Здравствуй, Аркаша.— Есть победы?— Два трупа.— Это хорошо или плохо?— И то и другое.— Странно ты, Паша, стал выражаться в городе Москве. Оказывается, известие о трупах может быть добрым и обнадеживающим.— Так было всегда.— Подробнее не скажешь?— Только на скамейке, в глубине заброшенного парка, когда вокруг ни души!— Хорошо, что ты это понял своевременно. У меня тоже есть кое-что для тебя, тоже добрые вести... Встреча, которую я тебе обещал, состоится.— Встреча с кем? — спросил Пафнутьев.— Об этом я тебе, Паша, скажу в парке на заброшенной скамейке. Что с Андреем?— Все решилось. Он уже в машине.— Поздравляю. До скорой встречи, Паша, — и Халандовский отключил связь.Открыв сейф, в котором хранились тома уголовного дела, Пафнутьев уже не стоял перед десятком томов в полной растерянности, как это было совсем недавно. Теперь он уже твердо знал, какой именно том ему нужен. Он искал том, в котором описывались челябинские похождения Лубовского.И он его нашел.И до конца рабочего дня успел просмотреть достаточно подробно. Теперь он мог разговаривать с Морозовой куда более уверенно и вопросы мог задавать куда более внятные. Да, действительно, незадолго до перемены власти в стране на окраине Челябинска был сооружен громадный комбинат железобетонных изделий, который мог выпускать и пролеты мостов, и перемычки для окон в жилых домах. Комбинат снабжал своей продукцией чуть ли не весь Урал и считался одним из самых доходных и преуспевающих предприятий. Когда началась дикая приватизация, во главе комбината оказался его директор, а теперь уже и совладелец Морозов Вячеслав Михайлович. Поскольку капитальное строительство почти прекратилось, а жилищное сократилось в несколько раз, комбинат продолжал худо-бедно существовать и даже в новых условиях все еще считался предприятием надежным, со стабильным доходом и прочными связями с прежними заказчиками. У комбината были свои карьеры, щебеночные предприятия, арматурой он тоже был обеспечен, с этим на Урале никогда не было проблем, и хотя количество рабочих сократилось почти втрое, предприятие оставалось куском лакомым и соблазнительным.И тут, как бес из табакерки, появляется Лубовский.Идея у него была проста и далеко не нова — довести комбинат до состояния банкротства, купить за бесценок и в течение месяца вывести на прежний уровень производства. Если при появлении Лубовского среди его совладельцев числилось несколько сот человек, то после проведения этой операции их останется только двое — директор Морозов и опять же Лубовский.Но возникло препятствие — Морозов не принял плана Лубовского, справедливо рассудив, что вскорости после проведения этого плана в жизнь у комбината останется один владелец и им будет не он, не Морозов.Лубовский не отступал, Морозов не сдавался.И в конце концов случилось то, что и должно было случиться, — на прием однажды пришли два улыбчивых посетителя.Ну и так далее.Директорский кабинет занял человек более сговорчивый — Куприянов Борис Евгеньевич. Ему план Лубовского, насколько можно судить по дальнейшим событиям, понравился, комбинат разорился, рабочие, которые имели акции, охотно их продали. Вскоре комбинат заработал с удвоенной силой, поскольку рабочие вернулись на свои места — начали выплачивать зарплату. Вернувшиеся заказчики часами просиживали в приемной Куприянова, пытаясь доказать тому, что их заказ и более важный, и более срочный, чем все остальные.Комбинат становился на ноги. Снова заработали карьеры, щебеночные камнедробилки, железнодорожные ветки частенько оказывались даже перегруженными, но тут опять случилось несчастье, которое предвидел Морозов и которое, по его прикидкам, должно было обязательно случиться, — машина Куприянова по непонятной причине на крутом вираже потеряла управление и свалилась в пропасть. Оно бы ничего, машина была надежная, прочная, но она почему-то вдобавок еще и взорвалась.Похоронили Куприянова рядом с Морозовым, некоторые даже предлагали поставить общий памятник, но семьи обоих директоров отказались. На здании комбината у главного входа установили мемориальные доски, Лубовский на холодном ветру произнес трогательную речь, многие плакали, всплакнул и сам Лубовский.Пафнутьев долго всматривался в фотографию, на которой был изображен митинг, посвященный открытию двух мемориальных досок. Видимо, были последние дни осени, погода стояла ветреная, летели первые снежинки и застревали в волосах Лубовского. Лицо его изображало искреннюю скорбь, на щеках блестели слезы, впрочем, подумал Пафнутьев, эти слезы вполне мог высечь из глаз злой осенний ветер, это могли быть и растаявшие на щеках снежинки, а там кто знает, кто знает, может быть, Лубовский обладал столь чувствительной душой, что мог и всплакнуть на глазах у сотен людей.Как бы там ни было, но теперь Лубовский, именно он, владел комбинатом. Ему, правда, принадлежали не все акции, да этого и не требовалось, так было естественнее, честнее, чище, в конце концов. Всеми доходами распоряжался он, а иного и желать не надо.Пафнутьев нашел и всмотрелся в цифры итоговые, годовые цифры комбината — и эту справку подготовил до него дотошный следователь, который почему-то пропал по неизвестной причине. Так вот, оказывается, комбинат давно перекрыл лучшие доперестроечные свои показатели, работал гораздо производительнее, чем раньше.Хороший комбинат оказался в руках у Лубовского, а если припомнить, что к комбинату относились и каменные карьеры, и щебеночные дробилки, нефтебаза и даже несколько асфальтобетонных заводов, незаменимых при строительстве дорог, Лубовский был человеком состоятельным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88