Много появилось крестов на кладбищах. И пришлось самим же нижегородцам уничтожать свои огурцы и дыни, а также пить якобы помогавшие не заразиться холерой какие-то "воронежские капли", в которые входили: и спирт, и красный перец, и скипидар, и еще несколько подобных специй. Настоятель монастыря, полковник Круковский, проявил тогда, по словам отца, большую расторопность: навел везде чистоту и порядок, все дома, и заборы, и даже деревья приказал выбелить известкой, в лазарете установил сто лишних коек, - вообще приготовился к бою не хуже, чем с саранчой, и так или иначе, но в Чир-Юрте смертей от холеры оказалось гораздо меньше, чем в других укреплениях той же Сулакской линии. Так что благодаря своей культурности нижегородские драгуны и холере не очень-то поддались... Впрочем, я все говорю вам: драгуны, драгуны, а знаете ли вы, что это за драгуны такие и чем отличаются они от улан, например, или от гусар?
- Нет, скажу вам откровенно, для меня это - темна вода во облацех небесных, - признался Коля.
- Вот видите, как... Но раз говорится о драгунах, надо знать, что такое были эти драгуны... Отец мне это объяснял подробно, а я хорошо усвоил. Драгуны считались тяжелой кавалерией, а не легкой. Кавалерия вообще была любимым родом войск у Николая Первого, а драгунские полки он даже считал своим созданием. Кроме сабли и пики, он ввел в эти полки еще и ружья на ремнях за плечами, чтобы действовать ими в пешем строю. Известно вам должно быть, что Николай Первый был энтузиаст всяких строевых учений и смотров, и вот представьте вы себе такую картину. В Чугуев, где стояли драгунские полки, приезжает на смотр сам царь Николай Первый, и при нем десять тысяч всадников, сто эскадронов были пущены в атаку! Только земля загудела, да пыль поднялась! Но вот трубачи трубят! Стой! И вся эта страшная масса коней и людей уже стоит как вкопанная. Подъезжает царь, и не только после команды "смирно!" ни один человек не шелохнется, а даже и ни одна лошадь ни головой не тряхнет, не фыркнет. И во всеуслышанье произносит царь "исторические" слова: "Только я один во всем мире способен произвести такую атаку!"
- В этом видел, значит, все военное искусство? - искренне удивился Коля.
- Именно в этом, и только в этом. Даже полевые укрепления должна была при нем атаковать конница, - высший род войск!.. Недаром Бисмарк острил: "В России лучшими адмиралами считаются двое: великий князь Константин Николаевич, сын царя, и светлейший князь Меншиков, - потому лучшими адмиралами, что они лучшие кавалеристы, а никаким даже самым маленьким военным судном не командовал из них ни тот, ни другой..."
- Это здорово сказано! Не в бровь, а в глаз! - восхитился Коля, но Матийцев продолжал, глядя в сторону:
- Такая атака хороша на смотру, на маневрах. Солдатская песенка от тех времен осталась, - я ее тоже от отца слышал:
Пробили тревогу,
Сулят крест златой;
Оторвало ногу,
Так ступай домой.
Что же делать надо,
Если дома нет?
Вот и вся награда
За двадцать пять лет!
- Правильно! Хорошо сказано! - одобрил песенку Коля и даже рукой взмахнул. - Повторите, пожалуйста, я хочу запомнить!
Матийцев повторил, но добавил:
- Впрочем, подлинно ли она солдатами сочинена, я не знаю: отец по крайней мере называл ее автором декабриста Александра Бестужева-Марлинского. Да, вот и декабристов порядочно служило в кавказских войсках, в пустынях Дагестана и Чечни, по различным Чир-Юртам. Ведь помимо всяких опасностей и лишений, тощища, - вы об этом подумайте! Совершенно непереносимая для культурных людей скука, которая толкала многих из них и на лютый картеж, и на запойное пьянство, и на дуэли.
Ведь оскотинивали всех, ведь из души каждого вырывалась прочь лучшая половина, ведь это все равно, что курица с вырезанными мозгами: она ходит и тычется клювом в землю, но уже не понимает, что она такое клюет и зачем клюет.
По словам отца, вся жизнь его там, в этом Чир-Юрте, встала перед ним как полнейшая бессмыслица. Ужас его охватывал при одной мысли, что, может быть, ему там придется прожить не год, не два, а пять-шесть лет! Ведь ссылка, а за что именно? Какое преступление он совершил?
- Как так какое? - оживленно подхватил Коля. - Политическое - вот какое! Признал над собою власть этого коронованного идиота Николая Палкина и надел пожалованные им эполеты!
- А как же было ему от них отказаться? Тогда уж не в ссылку, а прямо на каторгу.
Я забыл сказать, что домик, где поселился мой отец со своим товарищем Муравиным, был не в Нижней слободке, то есть на самом берегу Сулака, а в Верхней, которую, собственно говоря, и слободкой-то нельзя было тогда назвать: она только что зарождалась. Кроме их домишки, был еще только один такой же, да и то шагов за пятьдесят, от укрепления же почти за версту оба они были, так что командир полка счел даже опасным для своих новых офицеров там поселяться и запретил им это. Отец рассказывал довольно подробно, как он объяснялся с полковником Круковским, чтобы отстоять свою квартиру.
Круковский этот, Феликс Антонович, был немалый чудак. Ходил у себя дома в черкеске с газырями и в папахе, - черкес черкесом, но когда входил к нему офицер, то папаху снимал. Так и при появлении отца сделал: снял свою папаху, положил ее на письменный стол, прямо на чернильницу, и сказал:
- Ка-те-го-рич-но воспрещаю!
Но отец был уже предупрежден, что ему нужно так же категорично стоять на своем и можно добиться успеха. Отец и пустился в красноречие. Их, дескать, в доме целых пятеро, считая с денщиками, кроме того, есть собака, так что даст знать, - врасплох черкесы их застать не могут. А пять человек способны в укрытии сидя отстреляться и от двадцати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87