Югэ, естественно, не отпирался, что встреча с ней пересиливает в нем другие желания.
— Сейчас у меня ничего не осталось, кроме честолюбия, — заметил на это Колиньи, — но я бы охотно променял его на страсти в своей молодости. Но каждому возрасту — свое!
Тем временем Орфиза, Леонора и Шиврю приближались к Парижу. Шиврю пустил в ход всю свою ловкость и галантность в обхождении с дамами, что сильно смутило Монлюсон.
— Это его поведение меня очень смущает, — сказала она Леоноре.
— Уж не коснулась ли его благодать? — спросила принцесса.
Орфиза с сомнением покачала головой. Чтобы проверить графа, она принялась расхваливать при нем Монтестрюка. Сезар отвечал ей тем же. Она говорила: «Он храбрый», на что тот отвечал:
— Храбрый? Да все храбры, пока у них шпага в руке. Нет, он герой!
Если она хвалила его веселый нрав и ум, он тут же отвечал:
— Да если бы граф де Шарполь не был дворянином, он бы стал поэтом. И в ход шли исторические имена, включая такие, как например Алкивиад, герой Афин.
— Я просто боюсь его теперь, — жаловалась Орфиза Леоноре.
— Но он же мужчина, влюбленный в вас, — отвечала принцесса. — Знаете, я сама наблюдала, как влюбленный заика переставал заикаться, рассыпаясь в комплиментах перед предметом своей страсти.
Орфиза слабо улыбнулась.
— В данном случае я предпочла бы обратное действие. Мне трудно поверить в искренность графа.
Однако упорство графа в своей предупредительности и корректности, наконец, сделало свое дело. Еще до приезда в Париж Орфиза призналась как-то подруге:
— Это второй Югэ. Воин стал пастушонком. Я чувствую себя почти виноватой в прежней резкости по отношению к нему.
— Немало мужчин делались благороднее от любви, — заметила на это принцесса, — впрочем, это видно не только у людей. Замечали ли вы, сколько благородства выражает поза петуха, когда он сзывает своих кур к найденному зернышку?
— У вас что-то уж очень прозаическое сравнение. — На сей раз улыбка Орфизы была видна явственнее, нежели в предыдущей беседе с принцессой.
— Знаете, мы, итальянцы, — любители крайностей, — ответила Мамьяни. — Мы создали оперу и неаполитанское пение — более божественного звучания вы нигде в мире не встретите, — но мы никогда не отказывались от природы.
Теперь уже Орфиза улыбнулась радостно и со смехом.
В этом настроении она и въехала в свой дом на Розовой улице, куда Шиврю получил право свободного доступа.
Как только он освободился от своих обязанностей по сопровождению Монлюсон и Мамьяни, он бросился в дом к графине Суассон. Они немедленно уединились в отдельной комнате.
— Нам не удалось достичь наших целей открытой силой, — произнесла Суассон, — поэтому будем действовать хитростью. Я подготовила почву. Король примет вас благосклонно. Намекните про вашу жертву — оставление армии накануне сражения, чтобы выполнить его волю. Я же ставлю от себя вам одно условие за свою помощь.
— Какое же?
— Служить мне.
— Каким образом я выполню эту приятную обязанность?
— Вы должны помогать мне во всем, что я буду делать, чтобы прогнать фаворитку короля.
— Герцогиню де Лавальер?
— Да. И если её прогонят со двора, те, кто мне помогал, не будут забыты. Вы будете первым среди них.
— Буду, графиня.
— И вы не отступите перед той, кто стал у меня на пути?
— Попробуйте, и вы сами увидите.
— Хорошо. Но как я ненавижу эту Лавальер! И этого Монтестрюка! Она оскорбила мою гордость, а он — мое честолюбие. Оба они забыли, что я женщина, да ещё и итальянка. И не успокоюсь, пока не увижу её в келье, а его — в гробу, быть может.
— Отлично, — произнес Сезар, любуясь гневом Олимпии, — вот это ненависть — беспощадная и непримиримая!
— Мы из страны, которая южнее Франции, граф, — ответила Олимпия. — К тому же я женщина…
— Позвольте вам заметить, сударыня, я это хорошо вижу.
— Я рада за вас, — улыбнулась она.
— Но, знаете, раз уж мы коснулись и этой темы, позвольте мне задать вам один вопрос.
— Сколько угодно.
Он подошел поближе к графине и спросил, понизив голос:
— Вы уже виделись с иностранкой, присланной вам министром императора Леопольда — очень уважаемым министром, смею заверить?
— С баронессой фон Штейнфельд?
— Именно.
— Что же, виделась, конечно. Красота богини, ничего не скажешь. Честолюбива, любит деньги. Это неплохо. Я её расхвалила королю, и он пожелал с ней встретиться. Когда эта Луиза Лавальер уедет куда-нибудь на богомолье, мы представим баронессу королю.
Графиня вернула себе прежний полководческий вид.
— Мы беседовали с баронессой пока только намеками. Похоже, на неё можно надеяться. Я советовала ей не часто со мной видеться: так легче избежать подозрений в слишком коротких со мной отношениях. Но я готовила уже почву. Она будет действовать только по нашим советам… Вы понимаете?
Сезар радостно поцеловал руку графини, не сдержав чувств:
— Как же легко дышится придворным воздухом! Я здесь просто ожил. Там — грубость, борьба, выстрелы, обезображенные трупы… фу! Здесь — ловкие ходы, тихое противостояние, упоительное предательство, честолюбие, ведущее подкопы среди празднеств, постоянный переход от очаровательных надежд к уничтожающему страху, поцелуи и лживые глазки, увлекательная лотерея падений и побед, стимулирующих ум и сердце! …
— Уж будто и сердце? — насмешливо спросила Олимпия.
— Оно просто попалось мне на язык. Замените это слово любым, я не возражаю.
— Хватит об этом. Я рада видеть вас в таком настроении. Не упустите первого же большого выхода короля и попросите у него аудиенции.
Шиврю не надо было учить всем этим штучкам.
Король выслушал его сообщение о венгерской экспедиции, во время которого Шиврю попросил о частной аудиенции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54