Что вы там делали в столь поздний час?
Югэ снова промолчал.
— Хорошо. Надеюсь, мы все же узнаем, зачем вы приходили туда. Есть более важное обстоятельство. Вот бумаги, захваченные в вашей комнате в гостинице. Кое-какие бумаги обнаружены у вас в кармане. Вы их узнаете?
— Одежду узнаю, бумаги — нет.
— Но вот эти написаны вашей рукой.
Югэ присмотрелся.
— Почерк мой, но я их не писал.
— Значит, по-вашему, они подложные?
— Не иначе, ибо повторяю: я их не писал.
— Так. Суд разберется. Хотите их прочесть?
— К чему? Это все клевета и отвратительная подлость.
— Ваш отказ будет записан. Можете идти.
Допрос был окончен. Монтестрюка увели.
Между тем Коклико с Угренком добрались до Парижа и отправились к принцессе Мамьяни.
Она проводила время в уединении. Готовясь отправиться навсегда в Италию, она мечтала ещё раз встретиться с Югэ, питая лишь самые скромные надежды. Выслушав же сообщение Коклико, она быстро поняла, чьи руки провели эту дьявольскую операцию. Ибо она хорошо знала и Суассон, и Шиврю.
— Боже мой, Коклико, — воскликнула она, — у нас очень ужасные противники!
— Вы отчаиваетесь, герцогиня?
— Мне это чувство незнакомо, но нам предстоит очень трудная борьба. Надо узнать, где твой господин.
— Я буду стараться за троих — прибавьте Кадура, которого уже нет в живых, и графа де Колиньи, которого нет в Париже. Но нужны деньги.
— Вот мой кошелек, возьми. Ты будешь искать внизу, а я — сверху. А ты что же, не боишься?
— Как же не бояться! Но я уже научился делать кое-что из Коклико — скомороха, тряпичника, солдата, коробейника… Они расстались, условившись согласовывать свои действия.
Первым делом принцесса отправилась к Суассон. Но хитрая обергофмейстерша притворилась, что ничего не знает. Когда же принцесса выразила по этому поводу удивление, она ответила вопросом:
— Вас это удивляет?
— Признаться, да.
— Ну, я ведь женщина, всего лишь женщина. Да, я любила графа де Монтестрюка, но любовь, как и ненависть, живут в моем сердце, как маргаритки на лугу. Теперь все забыто — и любовь, и ненависть.
«Ну и ложь!», подумала Мамьяни. Но делать было нечего. Ничего не узнав, принцесса направилась в Лувр. Там по этому делу царила какая-то настороженность. Как оказалось, был пущен в оборот термин «государственная измена». И все притихли, даже самые легкомысленные.
От принцессы, однако, не укрылось сияющее лицо Шиврю, которого она встретила на приеме у королевы. Пришедшему к ней вечером Коклико (тот тоже ничего не узнал, шатаясь с Угренком по Парижу) она лишь сказала, что дела Югэ совсем плохи, раз его соперник так радуется.
Коклико, казалось, это не расслышал.
— Вы были у госпожи Суассон?
— Да, была.
— Как же мы глупы… То-есть, извините, это я глуп. Ведь у нас есть Брискетта!
— Горничная у Суассон?
— Ну да! Такая хорошенькая девочка, веселая, как птичка, хитрющая, как бесенок. Она была без ума от графа де Монтестрюка, когда мы бегали по полям Арманьяка. У неё в мизинце ума больше, чем у меня во всем теле.
— Ты думаешь, она нам поможет? Это же простая горничная.
— Позвольте, принцесса, она прежде всего женщина. Разве не женщина послала бедного Паскалино в Мец? Разве не женщина послала графа де Колиньи в Венгрию? Не женщину ли я видел в доме Гуссейн-паши? Не женщина ли была в Зальцбурге, наконец? Когда одна женщина все запутает, распутать может только другая женщина.
— Пожалуй, ты прав. Действуй.
Но когда Коклико пришел в дом к графине Суассон, ему сообщили, что Брискетта уже не служит у нее.
— Где же она? — спросил он у лакея.
— О, она теперь — знатная дама, на свой лад, конечно.
— Знатная дама? Брискетта?
— Ну да. Ведь она стала актрисой.
В Париже отыскать актрису нетрудно. И хотя Брискетта сменила имя, через час поисков Коклико уже стучался в дверь квартиры госпожи Дюмайль.
Увидев его, Брискетта схватила Коклико за руки и затараторила:
— Как я рада тебя видеть, Коклико! Ты мне напоминаешь о…
Разумеется, последовали воспоминания о прошлом. Оно, впрочем, закончилось настоящим в довольно импозантном изложении:
— … И мой милый Югэ, блестящий капитан, возвращающийся из Венгрии, с лаврами на челе и с надеждой в сердце… Вот счастливец! Ведь двор засыплет его наградами.
— Нет, мой бедный господин — в тюрьме, и если выйдет оттуда, то лишь для того, чтобы лишиться головы, как я думаю.
— Что ты говоришь?!
— Правду, Брискетта… Извините, госпожа…
— Какая госпожа! Я для тебя Брискетта. Но убить Югэ! Нет, я не позволю!
— Я знал, что вас его беда поразит.
— Меня? Да ведь он мне один и дорог на всем свете. Остальные — это шуты несчастные. А. Ерунда… Главное, узнать, где он.
Она расспросила Коклико обо всех деталях, какие он знал.
— Теперь ясно. — сказала она. Это все Шиврю натворил. Но тут ещё есть и женщина.
— Две, Брискетта, две.
— Ах, да, ещё же принцесса Мамьяни. — Брискетта улыбнулась. — Моя соперница, но я её люблю. Она ведь тоже старается ради Югэ. Но я ей докажу, что актриса может быть сильнее принцессы. Сначала я узнаю, где находится мой бедный друг.
— Когда же Брискетта?
— Ну, сегодня или завтра, если не застану у себя судью по уголовным делам.
— Вы знакомы с такой важной персоной?
— Разве актрисы не знакомы со всем светом?
Брискетта позвонила, велела подать портшез и попросила
Коклико прийти к ней завтра в это же время.
Узнав о прибытии госпожи Дюмайль, судья остановил прием знатных лиц — графа, пары маркизов и с десяток дворян пониже — и велел провести её обходным путем в свой кабинет. Почти три четверти часа провела эта госпожа со страшным судьей. Прощаясь и целуя ей ручки, он спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54