Холод подействовал на обезумевшего человека
отрезвляюще, и подбежавшим Варахрану и Баро удалось закутать потомка
великих царей в шубу и отвести в шатер пенджикентцев.
Теперь он молчал целыми днями и никуда не выходил. Если не давали
вина, он хватался за нож. По его приказанию Дейока принес семена дикой
конопли, и потомок Сиавахша пристрастился к курению. День и ночь утратили
всякое значение. Перед мутным взором кружились, плясали, мелькали и
пролетали молнией дикие видения. Чтобы отогнать их прочь, он опять и опять
оглушал себя курением. Он опух и пожелтел. Грязные, нечесанные волосы
клочьями свисали на дикие глаза. Иногда находило просветление. Тогда он
сгорал от стыда. Он вспоминал побои, нанесенные Заре, и его терзало
раскаяние. Он выл от отчаяния, как волк, упавший в яму, и снова прибегал к
семенам конопли, чтобы забыться.
Наконец он жестоко заболел. Десять дней метался на шкуре оленя,
хватался за голову, кричал. На одиннадцатый день он так ослаб, что не мог
даже пошевелиться. Жрец Алингар не отходил от его постели и лечил
повелителя настоем из целебных трав.
- Неужели я умру так рано? - шептал Спантамано сухими губами. Жрец
отвечал заклинаниями.
Варахран и Баро на целых три дня исчезли куда-то и, вернувшись, сразу
же явились к предводителю. Алингар как раз поил Спантамано жидкой мясной
похлебкой. Сделав пять или шесть глотков, потомок Сиавахша отстранил чашку
и устало опустился на шкуру. Варахран и Баро сидели у входа и не спускали
с вождя суровых глаз. Спантамано удивлялся этим людям. Их редко покидало
спокойствие.
- Ну, что скажете? - спросил он чуть слышным голосом.
- Нехорошо, - ответил Варахран.
- Плохо, - повторил Баро.
- Что нехорошо? - Спантамано вздохнул. - Что плохо?
- То, что ты делаешь.
- А что мне делать? - уныло возразил потомок Сиавахша. - Все рухнуло.
Мечтам - конец. Вы этого не понимаете, так как ничего не потеряли.
Попробуйте посидеть в моей шкуре хоть день, тогда узнаете, каково мне.
Чеканщик и пахарь помолчали, потом Варахран сердито сказал:
- Мы ничего не потеряли? А где мой отец? Он погиб у Зарафшана. Где
мать, братья, сестры? Их убили юнаны. Где Согдиана? Она так же далека от
нас, как и от тебя.
- И мой отец пропал, - добавил Баро. - И я не знаю, что делается
дома. Но я не довожу себя до исступления, как потомок Сиавахша.
Спантамано медленно приподнялся на локте и уставился на двух
товарищей. Как он забыл? Ведь у них тоже горе. Но почему они держатся так
мужественно? Какая сила поддерживает их?
- Мы давно вместе, - пробормотал потомок Сиавахша, - но я... не
понимаю вас. Неужели вы... так загрубели у плугов и наковален... что самые
тяжкие утраты не задевают глубь ваших сердец?
Варахран и Баро переглянулись. Чеканщик опустил голову. Пахарь
переменился в лице, сгорбился и задышал шумно, как бык, везущий громоздкую
поклажу. И састар догадался: он жестоко обидел этих простых и отзывчивых
людей.
Спантамано долго не произносил ни слова, потом оглядел себя всего,
истерзанного и грязного, и сказал с горестной усмешкой:
- Я отпрыск священного рода... И я считал себя первым человеком
Согдианы. Но теперь я вижу... (у меня хватит смелости сказать прямо) я
вижу: Варахран и Баро, два безвестных бедняка, лучше, во много раз лучше
меня. - Он закусил губу, вздохнул и поглядел на двух людей просветлевшими
очами. - Скажите, люди... скажите мне, в чем ваша сила?
И столько было в его глазах душевной чистоты, а в голосе - покоряющей
ясности, что Варахран и Баро встрепенулись. Жалко до слез этого
несчастного бузургана! Они почувствовали к нему такую привязанность, какой
не испытывали еще никогда. Несмотря ни на что, это добрый человек; им
хотелось, чтобы он стряхнул со своей души оковы и снова обрел способность
петь.
- В чем наша сила? - задумчиво переспросил Варахран. - Словесный узор
мне дается трудней, чем узор на серебре... поэтому скажу коротко: мы -
дети чистого корня.
- Мы происходим от здорового начала, - пояснил Баро.
- Как? - Спантамано смутился. - Не понимаю.
- Ну, - Варахран замялся, подыскивая слово, - мы... росли на открытой
земле, пили речную воду... нас ветер обвевал, понимаешь? А тебя отравил
воздух дворцов. Поэтому ты рвешь на себе волосы из-за мелочей... тогда как
мы их не замечаем.
- Не замечаете?
- Да. Мы видим главное.
- А что главное, по-вашему?
- Мир. Свобода. Хлеб.
- И ничего больше?
- Ничего.
- Не много.
- А чего еще надо?
- Как ты сказал? - Спантамано широко раскрыл глаза. - "А чего еще
надо?"
- Да.
- "Мир, свобода, хлеб", - повторил изумленный Спантамано. Великое
открытие! И хотя Спантамано понимал еще смутно, в чем оно состоит, у него
радостно забилось сердце, - как у человека, который вот... вот сейчас
вспомнит забытый им лучезарный сон. - И правда, - прошептал согдиец. -
Чего еще надо? - Ведь в этих трех словах: "мир, свобода, хлеб" - все! - Он
грустно улыбнулся. - А мы, жалкие человечки, места не находим себе из-за
всяких пустяков. Да, вы благородней и чище меня. Нам, поганым, никогда не
дорасти до вас, великих в своей простоте.
Он безнадежно махнул рукой.
Варахран и Баро опять переглянулись, на этот раз удивленно, - вот уж
не думал до сих пор ни тот ни другой, будто он велик и всякое такое...
- Ты не отчаивайся, - мягко сказал Баро. - Свет еще не погас для
тебя.
Спантамано встрепенулся.
- Разве?
- Конечно! Ты не такой, как другие бузурганы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90